Кто такие монахи, где живут, одежда и принадлежности, ограничения. Постриг в монахи. — Почему Вы избрали монашество? — То есть Вы счастливый человек

Благодать, даруемая любящим друг друга супругам в браке, никогда не может быть исчерпана, она всегда пребывает в семье и с семьей. Благоухание такой христианской семьи, ее непобедимая духовная сила сияют не только внутри семьи, но выходят и за ее пределы. Те, кому не дано было иметь свою семью, обычно духовно согреваются возле чужой семьи, и, может быть, именно таким одиноким людям дано видеть и переживать всю великую правду, всю удивительную тайну семьи, причем даже более, чем тем, кто имеет свою семью.

Но и в этом высшем своем цветении семья остается целостной. Нет в семейной жизни разделенных сфер - отдельно телесной, социальной, духовной близости. Здесь одно откликается и отражается в другом, все очень связано внутренне и интимно, и любая боль одного чувствительно дает себя знать в другом. Семья - это нормальное раскрытие тайны пола в нас. Для семьи, для семейной жизни дан нам пол, и все богатство, вся полнота и сила его впервые открывается в семье в своем высшем цветении и выражении. Иначе сказать - вне семейной жизни нет и не может быть полноценной жизни пола, она может быть только неправильной, искажающей нашу природу и нарушающей законы жизни. Путь чистоты до брака - не только требование социальной морали, охраняющей семью, он диктуется самой природой человека. Добрачная половая жизнь есть просто одностороннее и потому извращенное выражение пола и грозит опустошением души и искажением ее внутреннего строя.

Семья образует некую социальную единицу. Как раз в семье во всей силе должен действовать принцип - все за одного и один за всех. Если кто–либо в семье болен, то средства всей семьи тратятся на этого больного, и никому в голову не может прийти, что это неправильно. В семье может и не быть «общей кассы» (если зарабатывают несколько членов семьи), но сущность того порядка, который заведен в доме, от этого не меняется. Это социальное единство семьи не устраняет различия между ее членами, в работоспособности, в здоровье - каждый трудится в меру своих сил. Семья - это некая трудовая единица, а не просто общая и совместная жизнь. Но социальное единство не исчерпывается этой стороной. Достаточно вспомнить о том, что есть честь семьи, которую соблюдают все ее члены, чтобы понять, что принадлежность к семье как к социальному единству захватывает и душу, глубоко входя туда как живой и питательный источник.

Дети в семье не просто предмет забот и тревоги, они дают семье новый смысл существования, являются источником радости и сил. Любовь к детям придает силы родителям переносить все невзгоды жизни, любовь к родителям освещает детям всю их жизнь. Кто для человека может быть ближе его матери, его отца!

А между тем новая жизнь приходит в мир именно через брак, через сближение двух полов. И это значит, что в семье, и только в ней открывается огромная творческая сила, которая вносит смысл в нашу жизнь. Не будь полового сближения, не было бы рождения детей; святость последнего, вся безмерная невыразимая радость от общения с детьми освещает по–новому смысл пола.

Не следует думать, конечно, что пол в человеке раскрывается только в этом. То, что дают друг другу любящие муж и жена, тоже есть огромная неизмеримая ценность и сила - смысл пола открыт здесь и с этой стороны. Эти два «конца» пола в нас - образование семьи как социального целого, рождение детей, с одной стороны, и вся духовная содержательность и сила взаимной жизни друг в друге мужа и жены - с другой - позволяют нам признать в области пола начало света и творчества, правды и жизни.

Святитель Феофан Затворник в книге «Созерцание и размышление» писал о монашестве: «Да что такое разумеют под монашеством? Ряса, клобук, четки и прочая внешность, точно, не Спасителем учреждены, но сила и дух монашества указаны Им Самим, в Его собственном лице, в лице Божией Матери, Предтечи Господня и, можно сказать, всех апостолов. Монашество есть, с отречением от всего, непрестанное умом и сердцем пребывание в Боге. Монах тот, у кого так устроено внутреннее, что только есть Бог да он, исчезающий в Боге. А так как этому настроению много мешает семейная и гражданская жизнь, то ищущие его удаляются от общества, разрывают, или даже совсем не вступают в семейные связи. На это есть указание у Самого Спасителя, именно о безбрачии и совершенном нестяжании. Затем, когда в Коринфе произошли недоумения касательно дев, не желавших выходить замуж, апостол Павел в послании к ним указал, как поступить. Смысл указания этого такой: не худо делает тот, кто женится, но не жениться лучше. В апостольские времена были аскеты, они же в последующее время явились под именем пустынников, монахов. Церковь дала им только внешнюю организацию, а не учредила небывалого. Ни политика, ни мировые события не имели в этом участия. Монашество не отвне, оно исходит из духа христианства, и даже из природы духа человеческого. Есть, например, люди, посвящающие себя науке, искусствам - отчего? Такой талант, говорят. Почему же не благоволить к тем, кои посвящают себя Богу? Ведь и это - талант, или, что то же, дар Божий. Настроение, значит, таково: могий вместити да вместит .

Говорят, нет пользы от монашества. Да вы расширите круг полезного–то далее вещественных интересов, включите сюда благочестие, добрую нравственность, чистоту сердца, и порешите - от кого ожидать пользы для этих, далеко не малых, вещей? Не от таких ли людей, как Серафим Саровский, Парфений Киевский и многие другие? А христианство чего хочет? Вышних ищите, горняя мудрствуйте. Живот ваш сокровен есть со Христом в Боге . Это и есть монашество. Не черная ряса, не клобук - монашество, даже не жизнь в монастыре. Пусть все это изменится, но монашество вовеки пребудет, пока останется на земле человек - христианин».

Если это так, то не значит ли это, что семья и расцвет в семье есть все же низшая форма жизни? Не должен ли тот, кто ищет высшего и лучшего пути, остаться навсегда девственным и жить вне пола? И не значит ли это в свою очередь, что пол дан человеку на мучение и бремя, а не на жизнь и творчество?

Было бы огромной ошибкой так думать! И не только потому, что «гнушаться» полом, презирать его есть великий грех, осужденный Церковью, не только потому, что тайна брака «велика есть». В браке подается особая благодать, а в семье осуществляется «малая церковь». Эти соображения освещают возвышенный религиозный смысл брака, и эта точка зрения потому здесь важна, что монашество чтится именно за религиозную силу его.

Целомудрие монахов не унижает пол, а лишь показывает еще выше его нераскрытую святость. Не борьба с полом составляет смысл монашества, а борьба с грехом, и целомудрие, воздержание от половой жизни есть не цель, а средство борьбы . В монашестве люди ищут наилучших путей преодоления греха, и эта задача, одинаково стоящая перед всеми людьми, решается здесь, на путях отречения от всего мирского, не по презрению к миру, а в силу того, что тяжесть греховности особенно сильно падает на нас через мир.

В монашестве нет власти мира над человеком, но внутри человека вспыхивает новая борьба с миром. Все, кто ищет правды, вступают в борьбу с миром - одни оставаясь в миру, другие уходя из мира. Борьба с миром, вернее с началом греха в мире, есть задача, стоящая перед каждым человеком. И те, кто уходит в монашество, и те, кто вступает в брак, одинаково стоят перед этой задачей, но идут к решению ее разными путями. В частности, в монашестве не снимается тайна пола, не утихает страшное пламя, которое томит и искушает. Быть может, вся ужасающая сила и вся глубина пола еще яснее в монашестве, чем в семье. Смысл монашества заключается в подвиге распятия своей плоти не из презрения к плоти, а ради торжества духовного начала в человеке над плотью. Но та же задача стоит и в браке - только в другой своей стороне. Брак не только половая жизнь - это большой и сложный духовный путь, в котором есть место своему целомудрию, своему воздержанию.

ВОПРОСЫ

1. Какой основной принцип служит фундаментом нормальной семьи? Почему? На примерах аргументируйте свою точку зрения.

2. Можно ли утверждать, что борьба с полом составляет смысл монашества? Чего ищут люди в монашестве?

49. Мф. 19, 12.

Доклад председателя Синодального отдела по делам монастырей и монашеству Белорусского Экзархата епископа Лидского и Сморгонского Порфирия, произнесенный на монашеской секции Регионального этапа XXVI Рождественских образовательных чтений «Миссия монашества в современном мире» 15 ноября 2017 года в Свято-Елисаветинском женском монастыре.

Досточтимые отцы игумены, матушки игумении, дорогие братия и сестры!

Свято-Елисаветинский монастырь уже во второй раз с большой любовью предоставил нам всем возможность здесь встретиться, за что позвольте выразить сердечную благодарность от всех участников матушке Игумении, отцу Андрею и всем сестрам обители.

Тема нашей монашеской секции Регионального этапа Рождественских чтений в этом году обозначена как «Миссия монашества в современном мире».

Церковное предание, история Церкви свидетельствуют о том, что монашество, несмотря на то, что оно отделено от мира, не относилось никогда безучастно к проблемам современного общества. Преподобная Мария Египетская, которая прожила 40 лет в пустыне и достигла невообразимых для нас высот духовной жизни, встретив авву Зосиму спрашивала, как живут императоры и простые христиане в миру. Междоусобные княжеские войны, потрясавшие русские земли, печалили Преподобную Евфросинию Полоцкую, она примиряла враждующих князей и бояр, организовывала монастыри, переписывала книги. Преподобная любила свою земную родину и с большим участием относилась к проблемам современников.

Монахи всегда были очень чувствительны к нуждам людей, будь это отдельная личность или все общество. Цель монашеской жизни – стяжать любовь, а любовь означает «горение сердца за всю тварь», по слову преподобного Исаака Сирина. Добродетель любви монах старается возделывать во всех областях своей монашеской жизни. В основе каждого монастырского устава лежит любовь к Богу и ближнему.

Справедливо человеческую жизнь сравнивают с волнующимся морем или стремительным потоком вод, которые уносят и поглощают все, что встречается на пути. В силу самых разных причин и проблем современного общества очень многие люди сегодня, если можно так сказать, потерпели крушение в своем житейском плавании, утратили вкус к жизни и чувствуют себя очень одинокими. Люди теряют ориентиры и не понимают направления своего пути. Миллионы людей суетятся, делают дела и в итоге создают пустыню, в которой задыхаются или же погибают от духовной жажды.

Как писал архиепископ Иоанн Сан-Францисский, «человек переворачивает горы своей энергией, воздвигает и разрушает целые города в очень короткие сроки. Но если мы вглядимся в его энергию и посмотрим на ее последствия, то увидим, что она не умножает добра в мире» .

Технический прогресс увеличил как скорость передвижения людей, так и процесс добывания земных ценностей. По логике вещей больше времени должно остаться на жизнь духа. Однако, наблюдая за тем, что происходит в современном мире, с уверенностью можно сказать, что люди не стали счастливее. Стандарты общества потребления поглощают не только тело человека, но и его душу. Сил, пространства и времени для чего-то возвышенного попросту не остается. Общая дезориентация в современном обществе, кажется, достигла своего апогея.

Многие задаются сегодня вопросом: что есть человек? Откуда он идет и куда? Какова цель человеческого существования? Люди сегодня как никогда ищут ответы на так называемые «вечные вопросы». Они остро нуждаются в обретении смысла жизни, духовно-нравственных принципов, которые бы наполнили их жизнь подлинным содержанием.

На всех нас лежит ответственность помочь нашим ближним обрести цель человеческого существования, согласно божественному откровению. Тайна жизни христианской – это тайна живого общения Бога и человека, начинающегося здесь на земле и продолжающегося в вечности.

Современному человеку монашество нередко представляется однородной массой людей, одетых в черное. Для тех, кто измеряет пользу и результат деятельности своей или чьей-то исключительно благами материальными, монашество может казаться бессмысленным и устаревшим пережитком прошлого. Но кто понимает необходимость молитвы за мир, кто ищет подлинного смысла своей жизни, тот знает и чувствует, что монахи – это люди, которые до конца и безраздельно отдали себя на служение Богу и ближнему.

Один молодой человек, наш с Вами современник, пребывающий в сомнениях и в поисках смысла жизни, посетив Псково-Печерский монастырь, писал:

«Там довелось мне встретить людей, очистивших свои сердца, усмиривших свои страсти, победивших свой эгоизм и дебелость плоти и уже здесь, на земле, излучавших удивительный свет, силу и теплоту. Мне больше не нужны были доказательства, что Царство Божие существует, потому что я видел и слышал живых свидетелей этого Царства. <…> Сам их образ действовал на мою душу очень сильно: как они говорили, как служили, как относились друг к другу и к людям. Все это запечатлелось в сердце и осталось на всю жизнь . <…> На примере старцев подвижников я увидел, что совершенство возможно достичь здесь, на земле, что Царство Божие находится не где-то далеко в космосе, а значительно ближе, в теплом, чистом, неравнодушном, любящем сердце» .

Однако важно помнить, что приводить ко Христу может только тот, кто сам стремится постоянно быть с Ним, спасать других может только тот, кто спасается сам. Тот огонь, который понудил нас оставить мир и пойти вслед за Господом, не должен погаснуть в наших сердцах, а должен разгораться в еще большее пламя любви к Богу и к нашим ближним. Монахи должны служить миру, но в чем, прежде всего, заключается это служение? Чем больше всего монах по роду своей жизни способен помочь миру?

Духовно-просветительская и социальная деятельность наших монастырей, несомненно, имеет важное значение. Но прежде всего в монастыре должны быть созданы условия для полноценной духовной жизни. Монахи должны иметь время для уединения, чтения святых отцов и келейной молитвы.

Прежде всего мы должны жить так, чтобы жизнь наша была Евангельской, соответствовала нашему предназначению и тогда наши молитвы, которые мы будем возносить Богу о наших ближних, испытывающих нужду, будут иметь огромное значение и великую силу. Молитва – это активная деятельность монаха, это самое ценное, что он может дать миру. Но только созидая себя духовно, монах своей молитвой может оказывать воздействие на других. В самом чине пострижения мы слышим напоминание монаху приучить себя к «всегдашней молитве Иисусовой».

Поистине удивительны законы духовной жизни! Одинокий отшельник, невидимый и неслышимый никем, творит дело, затрагивающее многих людей. Эта невидимая миру работа может иногда решить судьбу целого государства. Так преподобный Сергий Радонежский постом и молитвой помог русскому народу освободиться от татарского ига.

Ошибочно полагают некоторые, что когда монах уходит из мира и ведет уединенную молитвенную жизнь, он уходит от людей и теряет с ними связь. Никогда человек не бывает таким одиноким, как когда он разменивает свою жизнь на временные удовольствия и увязает в грехах. И никто не достигает такого чуткого понимания чужой жизни, как подвижник, который день и ночь служит Богу и молится за весь мир.

В первую очередь именно благодатная атмосфера молитвы делает наши монастыри такими притягательными для многих людей.

Помню, я где-то прочитал, что монастыри – это как бы запасные водоемы живой воды духовного воодушевления и подъема для приезжающих туда людей. Они питают и увлажняют, дают живительную и спасительную влагу душам жаждущих. Посещая монастырь, многие обретают мир души и бодрость сил, смысл и полноту жизни.

Наблюдая за монахами, многие понимают, что свободен не тот, кто может делать все, что он хочет, а тот, кто не привязан сердцем к богатству, кто каждый день побеждает в себе гордость, зависть, лукавство и другие немощи человеческой природы. А достигается это ежедневным трудом над самим собой. Нигде так быстро не успокаивается душа человеческая, как в месте, где нет роскоши, суеты, злобы и зависти, общей погони за модой, порабощающей не только тело, но и разум.

Сотрудниками Синодального отдела был проведен интересный опрос относительно того, что ждет от монашества современный мир? Среди респондентов были архипастыри и пастыри, игумены и игумении, монашествующие и миряне.

Ответы были такими:

– Люди хотят увидеть у монахов пример христианской жизни.

– Молитвы и примера жизни в соответствии с Евангельским учением.

– Мир ждет от монашества содержательного раскрытия сути христианской веры, яркого, зажигающего слова о Христе, причем, слова не богословского, слова не человеческой мудрости, а слова именно как свидетельства о возможности жизни во Христе .

– Современный человек ожидает от монашества бескомпромиссной борьбы против духа века сего, примера покаяния, самоотречения, пламенной любви и всецелого предания себя воле Божией. Церковный человек ищет в монастыре прообраз Царства Божия, а в монахе хочет видеть его глашатая, указывающего, к какой высоте и величию призван человек во Христе .

– Когда человек переступает порог монастыря, он должен чувствовать, что здесь совершенно другой мир, другое восприятие жизни .

Как видно из опроса, все респонденты разными словами говорили об одном и том же: мир ждет от монахов того, к чему они призваны самим Господом – жизни в Боге.

Преподобный Силуан Афонский говорил: «Как монах, я должен жить так, чтобы все поняли, что Бог «есть Сущий», что Он пребывает среди нас. К этому-то и призвано существующее монастырское братство и каждый отдельный монах» .

На одном собрании, посвященном миссии монашества в информационном пространстве, заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и средствами массовой информации Русской Православной Церкви сказал о том, что в генетический код русского человека вписан интерес к монашеству. Монашество наложило печать святости на душу русского человека и сделало ее сродною подвигу, стремлению к Богу и небу. Через годы, столетия и тысячелетия монашество совершает свое богоугодное шествие, вселяя надежду, пример истинной евангельской жизни, идеалы любви, мира и добра в сердца людей.

Дай Бог, чтобы мы с вами, дорогие отцы игумены и матушки игумении, понимали всю ту великую ответственность, возложенную на нас самим Богом и делали все, что можем, чтобы пример нашей жизни открывал перед людьми красоту христианства и его высокое предназначение. Церковь доверила нам попечение как о тех людях, которые принимают монашество в наших монастырях, так и о тех, которые ищут у нас созидательного примера.

Христос ждет от своих последователей постоянной внутренней духовной борьбы, чтобы дух победил плоть, небесное начало в человеке победило плотяное, земное. Самый убедительный способ донести до человека истину православной веры – это показать ее на примере своей жизни. Пусть наши обители будут тихими пристанями, где беспокойная встревоженная совесть и отчаянные вопросы современного человека, стремящегося найти счастье и спокойствие, обрели бы правильный, точный и окончательный ответ на самый главный вопрос: кто я и зачем пришел в этот мир Щербинин В. И. Сердце сокрушенно. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2016. – 352 с.: ил. С.122

Молитвы старца Силуана. Житие преподобного старца Силуана Афонского, записи разных лет, молитвы. – М., Издательский Совет Русской Православной церкви, Издательство «Дар», 2006. – 480. С.171

Совсем недавно он был епископом Воркутинским и Усинским, а теперь стал епископом Домодедовским, викарием Патриарха. В начале этого года владыка Иоанн (Руденко) переведён в Москву, назначен управляющим Северо-Восточным викариатством столицы и настоятелем храма Патриаршего подворья Живоначальной Троицы в Свиблове.

Его путь к нынешнему служению складывался непросто. До Воркуты долгое время служил в Ивановской области. А родился и вырос в Новосибирске, там же защитил диссертацию по радиофизике, занимался наукой, преподавал. И вдруг резко изменил свою жизнь.

Наука не мешала вере

— Вам ведь уже было под тридцать, когда вы крестились. Что же стало толчком?

— Поначалу у меня был интерес к христианству вообще. После распада СССР к нам в Новосибирск часто приезжали различные зарубежные проповедники, показывали фильмы на евангельские сюжеты. Я тогда учился в аспирантуре и одновременно немного занимался бизнесом. В середине 1990-х получил приглашение на стажировку в Америку, в провинциальный штат, и вот эта поездка произвела немалое впечатление.

— Познакомились там с православными?

— Нет, я ещё был далёк от участия в церковной жизни. Но меня удивило, какую роль в американской глубинке играет религиозная вера. Я увидел, как люди — при всех искажениях в их вероучении — живут активно по-христиански, поддерживают друг друга, помогают ближним, то есть ведут себя так, как заповедано в Евангелии. Это был контраст с Новосибирском, который в то время напоминал духовную пустыню. При получении визы я заполнял анкеты и в графе о вере писал «православный», хотя ещё не был крещён. Вернувшись на Родину, решил, что пора действительно стать православным.

— А Ваша научная работа этому способствовала? Или создавала проблемы?

— Наука не мешает вере. Наоборот, преподаватели, старшие коллеги всегда нацеливали нас на то, чтобы мыслить более объёмно, не зацикливаться на узких вопросах. Когда я говорил, что хотел бы заниматься не только физикой, но и метафизикой, меня поддерживали. Вообще, вера помогает учёному. Ведь мы расширяем границы нашего познания благодаря Творцу. Я глубоко убеждён, что когда человек искренне стремится к истине, то он идёт к Богу. И если не идёт, то возникает вопрос: а насколько он стремится к истине, может, ему удобнее какие-то другие жизненные установки?

«Зачем ты скрывал от нас маму?»

— Почему Вы избрали монашество?

— В середине 1990-х в Новосибирск приехали иноки из Троице-Сергиевой лавры. Я внимательно наблюдал за ними, слушал, и это было особое личное восприятие. Для меня открылась совершенно новая жизнь. До этого я, конечно, читал о монашестве, но увидеть и услышать самому — совсем другое дело. Святой апостол Павел называл это «верой от слуха». И я почувствовал в себе сильную тягу к монашеству.

— Как восприняли Ваше решение родители?

— Переживали, конечно. Особенно когда я получил благословение покинуть Новосибирск и ехать в Николо-Шартомский монастырь в Ивановскую область. Я-то поначалу надеялся, что останусь в родном городе, продолжу преподавание в университете, буду там влиять на студентов. Но старец сказал, что лучше последовать примеру праотца Авраама: отправиться в «неведомую землю», во всём положиться на Господа.

— И Вы оставили родителей?

— Да, но моя мама была готова разделить со мной нелёгкий период — новую жизнь на новом месте. Брала отпуск, приезжала в обитель, помогала там по хозяйству как трудница. Ей хотелось быть ближе ко мне, убедиться, что я не ошибся, понять мой выбор. И всюду находились хорошие священники, которые её успокаивали, укрепляли. Старец Наум, когда впервые её увидел, сказал мне: «Какая хорошая у тебя мама! Как же ты её от нас скрывал доселе?» Она была послушная, кроткая, и слово старца было для неё непререкаемо.

Искать старцев больше не требуется

— После многолетнего служения в Ивановской области, руководства епархией в Воркуте Вы переведены в Москву. Каковы впечатления?

— Могу сказать, что меня воодушевило московское духовенство. Знаете, ещё лет пятнадцать назад о столичных священниках в провинции иногда говорили: кто-то служит Богу, а кто-то — своим интересам. И повод к этому часто давали москвичи, которые ехали в глубинку в поисках истинной духовности, находили там старцев, нередко мнимых. При этом о московской жизни они рассказывали как о чём-то суетном, далёком от христианского идеала. Так вот сейчас я убедился, что московское духовенство сегодня задаёт верный и созидательный формат для всей Русской Церкви.

— В столице много возможностей для культурной жизни. Удаётся ли знакомиться с новинками искусства или возвращаться к классике?

— Самая главная драгоценность — время, его очень не хватает. Но всегда есть возможность с пользой для души прикоснуться к искусству. Причём порой — в неожиданных местах. Даже в эстрадных песнях можно через призму евангельского восприятия многое услышать. Вот общались мы с батюшками при посещении приходов. И некоторые диаконы исполняли обычные популярные песни, которые оказались вполне близки церковным людям. Вот, например, песня «Луч солнца золотого» из «Бременских музыкантов», она же по-своему перекликается с библейской Песнею Песней. Или знаменитая песня из «Семнадцати мгновений весны», которая тоже исполнена христианского смысла. Да и «Этот мир придуман не нами» или «Расскажите, птицы» — столько всего там светлого!

— Иногда спрашивают, что люди ищут и находят в монашестве?

— Прежде всего надо понимать, что в монастырь нужно идти не для того, чтобы выбраться из трудной жизненной ситуации, найти «тихую гавань», жить спокойно и без забот. Монахом стоит становиться с единственной целью — поработать Богу. Делая этот выбор, признаёшь, что у тебя один хозяин — Господь, а ты — Его раб. Если человек настроен таким образом, то это гарантия успеха, что бы с ним в дальнейшем ни происходило. Один знакомый инок ещё в начале моего служения заметил: «Несмотря на любые немощи и недуги, монахи — самые счастливые люди». Похоже на парадокс, но это так.

— То есть Вы счастливый человек?

(12 голосов : 5,0 из 5 )

архимандрит Лазарь

За последние несколько лет многое изменилось в нашей религиозной жизни: началось бурное оживление христианства, открываются и украшаются пустовавшие доселе древние храмы, строятся новые, отстраиваются и заселяются монастыри, многие – особенно молодые люди – начинают ходить в , принимают святое крещение, молятся, исповедуются, причащаются, благоговейно лобызают христианские святыни. Епископы, священники, монахи стали почитаться в народе: их уважают, готовы помогать им восстанавливать разрушенное неверием. Каковы истоки этого движения, глубоки ли, долго ли продлится этот оживленный интерес к христианству – мы пока не знаем. Пути Господни неисповедимы! На многое из происходящего теперь в жизни нашей Церкви можно, кажется, смотреть с надеждой. Много должны мы радоваться за каждого человека, обратившегося от греховной жизни к христианству, пришедшего в . Ведь тогда только человек и начинает жить вполне, жизнь его начинает иметь смысл, когда он вступит в Церковь Христову. Радует оживление монастырской жизни, желание многих молодых людей жить в монастырях, глубже и серьезнее вникать в тонкости духовной жизни. Слово «монастырь» стало очень модно среди молодежи, появляется много желающих принять монашество. Но здесь – как ни похвальна такая их ревность, такое воодушевление – здесь необходима великая осторожность! Для тех, кто живет теперь в обителях или только думает отправиться туда, у кого зародилось или только складывается намерение стать на иноческий путь, полезны будут следующие предостережения и размышления.

Всякая душа, когда обратится и вкусит сладости христианской жизни, сразу узнает в ней нечто себе близкое и родное – ведь каждая душа по природе своей христианка. Потому каждый человек, даже самый грешный, самый ожесточенный, может обратиться через покаяние и найти в Церкви Христовой свой родной дом. Но не так в монашестве: монастырь не для всех оказывается родным домом и не все желанны для монастыря. Чтобы естественно и гармонично вжиться в семью монахов, необходимо иметь некоторое таинственное внутреннее родство с этим племенем, подобно тому, как необходимо иметь музыкальный слух, чтобы созвучно влиться в поющий хор голосов. Монашество – великая тайна Божия, и далеко не все могут распознать его сущность. Оттого среди самых церковных и благо-настроенных христиан и даже пастырей Церкви наблюдается противоречивое, путаное понятие о монашестве: одни считают его совершенно отжившим свой век и уже ненужным; другие, наоборот, постоянно хвалят и славят его, ратуют за умножение монахов и монастырей, готовы каждого мало-мальски тяготящегося мирскими заботами христианина отсылать в обитель.

Монашество всегда было сокровенной наукой, но в наше время понимание его значительно усложнилось многими обстоятельствами. Основная трудность происходит оттого, что нарушилась преемственность опыта монастырской жизни: наука монашеская переходит к нам не из рук в руки от предшествующего поколения монахов, а приобретается из книжек, складывается понаслышке об иноческих порядках жизни в каких-то отдаленных монастырях, где могут быть совсем иные условия, совсем иные нравы, иные люди. Но монашеству невозможно научиться вполне из книг, хотя теперь книг о монашестве распространяется все больше; но книжные знания, например, о посте, молитве, уединении, умерщвлении страстей и тому подобных важных деланиях,- хотя и разжигают ревность, воодушевляют к подвигам, однако практически верно применены могут быть не многими. Каждый человек имеет самые разнообразные индивидуальные черты, особенности – и телесные, и душевные, и духовные; кроме того, время, обстоятельства житейские, общий уровень духовности среди народа – все это вносит свои тончайшие оттенки, поправки в порядки жизни монахов. Как сегодня конкретно в условиях наших монастырей поститься, молиться, трудиться, подвизаться, как вообще жить -ответа на эти вопросы, точного и определенного, не найдешь ни в какой книге. Это можно установить только долгим опытным путем, пройдя через многие скорби, падения и восстания; добыть это знание можно только смирением, молитвенными взываниями к Богу. Да и не каждый монах способен, даже при усиленном старании, верно вникнуть в особенности своего положения, познать дух своего времени, характер того подвига, к которому обязывают его монашеские обеты. Когда была у монахов непрерывавшаяся связь с предшественниками, тогда все эти таинственные, едва прощупываемые умом тонкости иноческой жизни передавались самим делом, без многих слов, без излишнего рассудочного анализа, на уровне духовного общения. Тогда получить правильное монашеское направление, стать на путь духовного преуспеяния было не так сложно, как теперь.

Но когда эта живая связь прервалась, когда нам достались оскверненные безбожниками, обветшалые, пустые храмы – без икон, без иконостасов, без престолов; голые стены монастырей, исцарапанные именами тысяч туристов, заброшенные обители без единого монаха – только тени далекого таинственного мира; когда нам достались только старые книги, столь малопонятные и трудноприложимые к нашей такой больной, такой уродливой жизни, совсем не похожей на ту, что была у верующих тех времен, когда писались эти книги; когда сами мы приходим в монастырь из мира, который еще вчера смотрел на монашество как на музейный, антикварный экспонат, как на смешное и нелепое заблуждение дедов и прадедов,- тогда каким неведомо страшным должно быть для нас монашество! И сколько благоговейного трепета, осторожности, напряженного внимания, бодрствования, ревности, кропотливого труда, самоотрешения требуется от того, кто дерзает сегодня вступить в эту святую тайну и приобщиться к истинному духу иночества. Но даже при всем нашем старании восстановление монастырской жизни может произойти только по особому действию благодати Божией. Пока, правда, монашеская жизнь по-настоящему не восстановилась: восстанавливаются стены монастырские, украшаются храмы, пишутся иконы, устраивается жилье для монахов, шьются облачения, рясы, мантии, клобуки, совершаются постриги, назначаются настоятели, собираются вокруг них послушники; но настоящая монашеская жизнь пока не началась; та внутренняя монашеская работа, та жесточайшая брань с князем мира сего, то умирание каждый день и каждый час – что только и есть монашество – пока еще не возобновились в серьезной мере в этих древних стенах, под этими черными одеждами.

С чего начинается монашество?

При постриге в монашеский ангельский лик первый вопрос игумена постригаемому – «зачем пришел, брат, припадая к святому Жертвеннику и святой дружине сей?», и первое слово пришедшего стать иноком – «для удаления от мира, честной отец». Вот какое это начало! Без этого начала, без этого краеугольного камня монашества быть не может, без этого удаления – решительного, глубокого, внутреннего – оно останется только актерством, только позой, только «разукрашенным гробом», скрывающим в себе смердящий прах.

Вот несколько слов святых отцов об удалении от мира и о значении этого удаления для ищущих Бога:

Исаак Сирии: «Без удаления от мира никто не может приблизиться к Богу. Удалением же называю не переселение телом, но устранение от мирских дел. Добродетель удаления от мира состоит в том, чтобы не занимать ума своего миром».

«В какой мере человек будет пренебрегать миром сим и ревновать о страхе Божием, в такой приближается к нему Промысл Божий».

«Если кто добровольно лишает себя мирских благ, то в какой мере лишается он их, в такой же сопровождает его Божие милосердие и поддерживает человеколюбие Божие».

«Разреши прежде всякий в себе внешний союз и тогда возможешь быть сердцем в союзе с Богом; потому что единению с Богом предшествует отрешение от вещества. Хлеб дается в пищу младенцу после того, как откормлен он молоком; и человек, который намерен преуспевать в Божественном, желает прежде устранить себя от мира: как младенцев от объятий и сосцев матерних».

«Многие приступают к Господу,- не многие решаются последовать Ему. Многие читают Евангелие, услаждаются, восхищаются высотою и святостью учения его,- не многие решаются направить поведение свое по правилам, которые законополагает Евангелие. Господь всем, приступающим к Нему и желающим усвоиться Ему, объявляет: Аще кто грядет ко Мне и не отречется от мира и от себя, не может Мой быти ученик».

«Увы! как мы слабы, как переменчивы! Гляжу на нашу немощь, гляжу со слезами!.. Взоры мои ищут отрады, утешения – и внезапно они обращаются к пустыне, к уединению! Там, там всего безопаснее!.. Туда стремись, душа моя!.. Беги! Если ноги недостаточны для быстрого течения, возьми крылья! Несись!.. лети! спасайся от челюстей зверя: мира!..»

«/Уединение/ – это тихая, мирная смерть прежде смерти, которая – непременный удел каждого человека, которая для грешников, для рабов мира, – люта. В уединении сглаживаются постепенно с ума человеческого впечатления, начертанные на нем предметами мира, – и ум постепенно теряет свое общение с миром. Он глядит на мир как бы из страны загробной, как бы с того света…»

Множество подобных этим наставлений встречается у св. отцов, в которых они говорят о существенной необходимости удаляться от мира тому, кто желает истинно взыскать Отца своего Небесного.

Мир угнетает рабов Божиих и совне и изнутри. Совне – это житейская молва и страстные дела человеческие; это та кипучая, беспорядочная, безбожная людская суетность, многозаботливая и многострастная, которая вся строится на взыскании временных земных благ, на желании краткого земного благополучия, на жажде хоть сиюминутного, но здешнего, сегодняшнего счастья. Мир – это малодушная человеческая боязливость помышлять о завтрашнем дне, о приближающейся смерти, о неизбежной встрече с вечностью, о Суде, о страшном ответе за свою земную жизнь; это нежелание дебелых душ воспрянуть от земли, поднять лицо свое к небу, взыскать Творца своего; это окамененное нечувствие сердец, забывших, возненавидевших Отца своего Небесного; это любовь к веществу, ко всему плотскому, кровяному, чувственному. Мир – это и какое-то грандиозное азартное состязание, где все опьянены страстью соперничества и гоняются за разными разноцветными, блестящими и бессмысленными предметами, вырывая их друг у друга из рук. Мир – это смешение, хаотическое переплетение всевозможных дел, слов, жестов, чувств, понятий, мнений: грубых, самых скотских,- и утонченных, поэтических, изысканных; это любовь и ненависть, героизм и трусость, низость, высокоумствование и совершенное безумие, стройные, симметричные построения и совершенный развал… все это как бы оглушительная какофония, как бы огромный сложный оркестр, настраивающий свои разнообразные музыкальные инструменты и так никогда и не начинающий играть что-либо понятное и гармоничное. И хотя в этом хаосе и мелькают как будто частички чего-то серьезного, глубокомысленного, но тут же куда-то уносятся,- и опять сумбур, бессмыслица, беспорядочность… Вот что нас окружает, подобно бурлящему, кипящему пеной морю!

Но этот боговраждебный хаос как в зеркале отразился и в наших сердцах: то же пенящееся, волнующееся море смущает наши души и изнутри, отнимает мир у души, заслоняет нас от Бога. Для того чтобы собрать все чувства и мысли, направить и подчинить их Единому Царю – Христу Богу, необходимо и внешне и внутренне удалиться от мира, от всякой пустой суеты, многозаботливости. Для этого-то и определен монашеский образ жизни.

Но тем, кто не силен избрать путь самоотречения и бегства от мира, кто проводит христианскую жизнь посреди мира, – тем полезно и необходимо иметь свой довольно обширный круг забот, интересов, разных житейских обязанностей. Чрез эти внешние дела, которые они должны исполнять честно, богоугодно, через эти постоянные труды ради ближнего своего, через те скорби, с которыми неизбежно связана их семейная и общественная жизнь, чрез постоянное столкновение со многими людьми – верующими и неверующими – мирской христианин учится самопожертвованию, смирению, милосердию, молитве, страху Божию. Его работа над собой совершается наиболее внешне, наиболее через наружные добрые дела. Он также постоянно ведет борьбу с соблазнами, которыми демон постоянно старается увлечь его в грех, действуя в основном через людей, но также и изнутри, смущая часто разными помыслами и чувствами. И хотя христианин в миру должен все время следить за своими чувствами и мыслями, он все же всегда находится как бы в не вполне трезвом состоянии, в рассеянности и полузабытой, он не имеет возможности глубоко внимать своему сердцу, бережно очищать его, всегда устремлять его к Богу.

Монах же, убегая от мира, стремится, удалившись от него, начать ясно мыслить и переживать то, что связано с его будущей вечной участью, по-настоящему начать понимать и чувствовать то, что мы, окаянные грешники, действительно погибаем, что мы крайне нуждаемся в Искупителе и Враче душ, что только в Нем – жизнь, что вне Его – все пустота и нелепость, и все это действительно чувствовать и переживать, а не только признавать и исповедовать на словах. Только когда скроет человек слух свой от мирского бесовского шума и гама, отведет очи свои от этой сумбурной пестроты мира, когда выветрится из его головы хмельной мирской угар,- только тогда он может начать яснее видеть себя, различать смысл, цель своей жизни на земле, противоборствовать врагу – демону, который непрестанно желает удалить его от Бога, может полностью одолеть его.

Монашество очень славно и похвально воспето всеми святыми отцами, это есть высший образ жизни для человека на земле. Конечно, жизнь монашеская должна представляться для нас очень заманчивой, и какой настоящий христианин не желает в глубине души, не мечтает об иноческом пути?! Но очень не просто расценить истинный запас нашей ревности и любви по Богу, силу того огня, с которым только и можно вступить жить в монастырь. К сожалению, наблюдается то, что большая часть приходящих сегодня в монастырь руководится к тому самыми чуждыми монашеству причинами. Как бы ни было тяжко и неудобно христианину жить в миру, это сам по себе еще недостаточный повод для принятия монашества. Конечно, бывает, что и незаконная причина приводит человека в обитель, но он, прожив там некоторое время, исправляется и становится настоящим монахом. Бывает и так, но редко. Чаще всего происходит здесь иное: по недосмотру, по невнимательности, по неопытности, по тщеславному разгорячению порывы ложной ревности принимаются за истинное призвание к монашеству, совершается постриг; и вот, начинаются у новопостриженного скорби, уныние, потом скучание в монастыре, потом побеги из монастыря, потом часто говорит он: лучше б я не родился на этот свет. Оказалось, что его душе иноческая жизнь совершенно чужда, но обеты даны, и снять их никто не вправе, вся жизнь человека превращается в постоянную муку и томление. Оттого у святых отцов часто встречается строгое наставление: тщательно испытывать намерение приходящего к иноческому постригу и только после 7 этого удостаивать его оного.

Итак, сядем и рассудим: можем ли мы по-настоящему отрешиться от всего, что имели и могли иметь в мирской жизни. И если увидим, что еще очень любим ту жизнь, что недостаточно в нас ненависти к миру, недостаточно любви к Богу и самоотверженности, то изберем лучше семейную жизнь в миру, не будем вызывать на смертный бой царя-миродержца.

Здесь можно привести такое сравнение: часто случалось в истории государств, что один малый народ бывал пленяем и становился подвластным другому, сильнейшему его, жестокому и нечестивому народу, вынуждаем был платить дань, рабствовать чужому царю, исполнять установленные им законы. Но при этом малый народ часто имел возможность сохранять свои традиции, обычаи, хранить свою веру, свою культуру, мог не приобщаться к тем языческим сквернам, которыми преисполнена была жизнь народа-тирана. Скорбя и воздыхая, порабощенные могли еще проводить более или менее благочестивую и мирную жизнь,- так жили евреи в плену Вавилонском. Но бывает, что притесняемый народ, набравшись силы, возглавляемый смелым и благоразумным царем своим, восстает, свергает с себя иго язычников, освобождается и тогда уже расцветает и живет в полную силу, устраивает царство свое всецело в духе своей веры, своих традиций. Но если сила народа недостаточна, если царь оказался неспособным к такой решительной войне, если народ не приобрел смирения, находясь в плену, и не на Бога возлагал надежду, а на силу своего оружия, если он руководился гордостью и ложным патриотизмом, когда на это восстание не было благословения Божия, то тогда этот малый народ, не освободившись от притеснителей, наоборот, вызовет против себя страшный гнев и кровавую расправу, попадет под еще тяжелейшее рабство. Так был избит и порабощен, уведен в семидесятилетнее печальное пленение на реки Вавилонские иудейский народ со своим гордым и нечестивым царем Седекией, когда тот решил по самонадеянности и гордыне отложиться от власти над собой Вавилонского царя.

Вавилон для нас – образ мира. Не всем нам суждено избегнуть этого плена, но большинство должно нести свои труды в этой чуждой христианской душе стране, с тоской взирая на небо – свою отчизну. Но это пленение бывает полезно нам, оно смиряет, это чувство чужбины постоянно держит нас в состоянии ожидания, взыскания иного царствия – Царствия Вечного, Небесного, Блаженного, где уже не будет печалей, болезней и воздыхания.

Говорил пророк Иеремия уведенным в Вавилон иудеям: стройте домы и живите в них, и разводите сады и ешьте плоды их; берите жен и рождайте сыновей и дочерей; и сыновьям своим берите жен, и дочерей своих отдавайте в замужество, чтобы они рождали сыновей и дочерей, и размножайтесь там, а не умаляйтесь; и заботьтесь о благосостоянии города, в который Я переселил вас, и молитесь за него Господу: ибо при благосостоянии его и вам будет мир //. Вот наставление живущим в мире. Быть же свободным от мира, быть независимым от него, не принимать «кесарево» и не давать «кесарю кесарево» – удел немногих, нелегко добывается эта свобода. Для того чтобы удалиться от этого Вавилона, необходима горячая вера, мужество, ревность по богоугождению, неотступность от избранного пути, главное же – призвание от Бога. Когда же всего этого нет и уход от мирских забот и тягот неоправданный, — то страшно может насмеяться над нами враг наш.

Пришедший в монастырь, но не порвавший до конца отношений с миром, оставшийся многими, хоть и мало заметными нитями связанным с ним, – начнет рано или поздно восстанавливать эти связи, оживлять их все больше. Когда первая ревность по монастырской жизни поостынет, когда занятия в монастыре начнут приедаться и обстановка в обители перестанет питать наше романтическое настроение, станет повседневной и однообразной для нас, тогда начнет пробуждаться сильнейшая симпатия к тому, чем живет мир. Тогда под прикрытием разных оправданий мы можем лукаво начать подменять монашеские интересы мирскими. Бедственно то, что такое уклонение в среде современного монашества распространяется все шире; дух мира, захватив многие монастыри, научает монахов каким-то новым, лжемонашеским, учениям; все основы иноческой жизни, нацеленные на умерщвление наших тонких душевных страстей, дух мира подменяет на противоположные им – на такие, которые питают и развивают эти страсти. Стимулы, которыми воодушевляется и поддерживается монашество, дух мира старается изгнать, а ввести вместо них стимулы греховные, рассчитанные на то, чтобы через питание и услаждение какой-либо страстной наклонности в человеке этим привлечь и удержать его в монастыре. Мир старается насадить и среди монахов дух карьеризма, соревнования за первенство, за внешнее превосходство друг перед другом, стремление к санам, начальствованию. Есть великое множество разных ложных стимулов, которые, подменив собой истинное монашеское направление (!), тем не менее могут энергично поддерживать и развивать внешнюю сторону монастырской жизни, но изнутри они незаметно разложат и уничтожат ее совершенно. Так в траве иногда можно видеть пустую оболочку какого-нибудь красивого жука, которая как будто движется и даже ползет, как живой жук, но, присмотревшись, обнаружишь, что шевелится она за счет наполняющих ее изнутри копошащихся червячков.

Но если монахи оставят учение св. отцов, оставят настоящий свой путь, хотя и очень теперь для нас сложный и многотрудный, если перестанут из глубины своего сердца искоренять тонкие душевные страсти и нечистые наклонности, если займутся только игрой во внешнюю благообразность, то многие монастыри могут превратиться из «кораблей спасения» в «пучины погибели». Это часто отмечали отцы уже в прошлом веке:

«Монашество наше, — пишет архимандрит Антоний /Бочков/ в письме епископу Игнатию /Брянчанинову/,- стремится сколько можно и где можно подражать миру в манерах, в словах, в жизни, обычаях, забывая, что эта внешность часто прикрывает пустоту и бесхарактерность…»

«…Важная примета кончины монашества, – пишет епископ Игнатий,- повсеместное оставление внутреннего делания и удовлетворение себя наружностью напоказ. Весьма часто актерскою наружностью маскируется страшная безнравственность. Истинным монахам нет житья в монастырях от монахов-актеров. За такое жительство, чуждое внутреннего делания, сего единого средства к общению с Богом, человеки делаются непотребными для Бога».

«Человеки переделали его /монашество/ по своему плотскому мудрованию в карикатуру, и истинное монашество захотели заменить в глазах человеческих актерством, мысль о Боге и Его вездесущии и совершенстве, обозревающих все глубины сердца, оставив в стороне и забытии» /он же/.

«Отец Никандр, — пишет еп. Игнатий в письме игумену Антонию, — называл монастыри пристанями, по назначению, данному им от Бога, говорил, что эти пристани обратились в пучины, в которых вредятся и гибнут душами многие такие люди, которые посреди мира проводили весьма хорошую жизнь. Некоторым, вопрошавшим его, советовал остеречься от вступления в монастырь… По крайней мере, в избрании монастыря должно быть чрезвычайно осторожным и осмотрительным».

«Ныне некоторые разгоряченные верхогляды, даже из светских, берутся за поддержание монашества, не понимая, что оно – великая Божия тайна. Попытки таких людей лишь смешны и жалки: они обличают их глубокое неведение и судеб Божиих, и дела Божия. Такие умницы и ревнители что ни сделают, все ко вреду. Заметно, что древний змий употребляет их в орудия умножения в монастырях житейской многопопечительности и подьяческого характера, чем решительно уничтожается дух монашества, исполненный святой простоты».

«Умоляю тебя, – пишет тот же отец своему ученику, – дай цену, дай должный вес деланию святых отцов, которому они научились из Божественных откровений, дай цену деланию, которое соделает для тебя удобным спасение и преуспеяние; дай хотя ты цену деланию, — говорю с плачем и слезами, – деланию, которое ныне отвергнуто монахами, попрано ими, погребено в глубокое забвение, в неизвестность, заменено – не знаю чем, – какими-то играниями…

Увы! Ищу в себе самоотвержения и не обретаю его! Ищу человека, который бы решился отвергнуться волей своих и, обнаженный всякой воли, всецело захотел последовать Христу, исполнять Его волю, — и не встречаю такого человека! Тоскуют мои взоры между многолюдством как бы в безлюдной пустыне, — не находят зрелища, на котором бы остановились с утешением! Все мы возлюбили свои пустые и глупые пожелания, возлюбили тленное, временное, плоть и кровь, в них живущую смерть вечную! Путь узкий – путь самоотвержения, тесно на пути широком своеугодия! Теснимся, торопимся, толкаем друг друга в преисполненную уже, в пресыщенную уже пропасть ада! – Есть и ныне подвижники, — нет на них венцов победных, венцов Христовых. Венец Христов – Дух Святый. Духом Святым венчает Христос Своих воинов-победителей. Ныне не нисходит Дух: потому что подвижники подвизаются незаконно. Аще и подвизается кто,- сказал апостол,- не венчается, аще незаконно подвизаться будет (). Все, что препятствует самоотвержению и вводит в сердце молву,- купля житейская. Гневно взирает на нее Бог,- отвращается от воина, обязавшегося куплею житейскою! Потому святой апостол убеждает ученика своего к истинному духовному подвигу: Ты убо злопостражди яко добр воин Иисус Христов… Говорит преподобный Исаак Сирии о подвижниках, не заботящихся об искоренении душевных страстей,- они ничего не пожнут. Как сеющие в тернии не могут ожидать никакого плода, так и те, которые потребляют себя злопомнением и привязанностями: они ничего не возмогут совершить – лишь тщетно стонут на ложах своих от бдения и прочих утеснении. И свидетельствует о них Писание: Мене день от дне ищут и разумети пути Моя желают, яко людие правду сотворивший и суда Бога своего не оставивший: просят ныне у Мене суда праведна, и приближитися ко Господу желают, глаголюще: что яко постихомся, и не увидел еси; смирихом душы наша и не уведел еси; Во дни бо пощений ваших обретаете воли ваша… (), то есть исполняете мысли ваши, приносите их как всесожжения идолам: вы признали как бы богами лютые помышления ваши, вы приносите им в жертву самовластие ваше, честнейшее всех жертв, которые следовало бы вам освятить Мне благоделанием и чистою совестью (Исаак Сирии, ел. 58)».

Говорит святой Симеон: «Если кто преложит любовь к Жениху Христу на любовь к чему-нибудь другому, тайно или явно, и сердце его удержано будет этою любовью, тот делается ненавистным, мерзостным Жениху, недостойным соединения с Ним».

Все эти скорбные замечания св. отцов особенно приложимы к тому болезненному, заблудшему положению, в котором находится теперь большая часть монашествующих. Видимо, в наши дни весьма немногие могут правильно шествовать иноческим путем, до конца дней своих мужественно пронести крест иноческий, не скрыть в землю драгоценный талант, даруемый Богом монаху, но умножить его, приобрести на него другие многие таланты и так возвратить своему Господу. Большинство же, то есть те, кто легкомысленно приходит в монастырь, должны признать себя своевременно неспособными, недостаточными для такой жизни и пока не поздно возвратиться в мир. Но в том-то и беда, что мы всегда по своей гордости признаем себя и более сильными, и духовными, и более ревностными и одаренными, чем то есть на самом деле; часто думаем: «Уж кто еще способен к утонченной религиозной жизни, как не я?!» – А для признания своей немощности и неспособности к монашествованию необходимо как раз смирение. Некоторые именно из-за гордости, стыдясь признать себя «немонастырскими», так и хватаются за монастырь, пока не примут постриг, а потом всю жизнь должны будут мучиться, не принося никакого плода.

Показательно, что в наставлениях святых отцов нашей Церкви есть ясное и подробное учение о тех добродетелях, том образе жизни, который должен проводить христианин в миру: ясно расписаны все его обязанности по отношению к семье, к окружающим его мирянам, государству и светским властям и т. п. Также четко и ясно сформулированы основные правила монашеской жизни: установлены чины, уставы, правила, советы для прохождения этого жительства. Но нет установленных четких форм для какой-либо средней, смешанной жизни (!), соединяющей монашеское и мирское в себе. Наоборот: отцы часто указывают, что смешение двух разных путей приводит к душевным расстройствам, к падениям, расслаблению. И ведь понятно: для того чтобы спастись, необходимо напряжение всех сил души, труды и внешние и внутренние, необходимо собрать все эти силы, подчинить одной цели, найти им ясную, благочестивую область приложения. Для мирянина эта область – семья, забота о близких людях, об обществе, стране, в которой он живет. Он должен здесь понести многие труды, лишения, скорби. Должен отдать, растратить себя ради Бога, от многого в себе отречься. И без частого обращения за помощью к Господу, без упования на Него, без ожесточенной борьбы в себе – мирянин не сможет устоять на христианском пути среди стольких лютых соблазнов, так что эти обстоятельства вокруг него заставят его постоянно бодрствовать, оживлять (!) в себе веру, не расслабляться ни на минуту, если желает не падать.

Но если не желает христианин среди этой многопопечительности и молвы служить Богу, когда многие силы расточаются на пустое и только малая часть приносится Ему в жертву; если он желает более чисто и совершенно служить Ему, тогда пусть стремится к совершенству, пусть тогда расточит себя, отвержется себя, все силы свои принесет в монастырь, все интересы и желания свои сокроет в стенах обители, здесь «погубит душу свою», умертвит ее, то есть плотскую жизнь свою, за ради Бога, пускай здесь тогда в полную меру потрудится над сердцем своим. Но тот, кто отвергшись мирских забот, не возьмет на себя иго монашеское, бремя иноческое, пожелает избегнуть и тех и других скорбей, – тот всегда будет не при деле, между «небом и землей», он расслабится, развалится, впадет в самоугодие, в эгоизм, в вялость, в безжизненное состояние, будет «ни жив, ни мертв».

Итак, мы должны ясно определить для себя соответствующий нашим силам род христианской жизни, и тогда уже отдаться ему со всеми его требованиями, правилами, особенностями, не путая и не смешивая эти разного рода жизненные пути друг с другом.

Как замечают святые отцы, в нас всегда есть некое тяготение к покою равнодушия. Так говорит св. (см. «Добротолюбие» т. 2, стр. 12-16) – «Когда воля наша водится самолюбием и земною мудростью то загадывает держать некую, достойную всякого осуждения средину между сими двумя стремлениями (то есть плотским и духовным), располагаясь так воздерживаться от плотских страстей, чтобы при этом нисколько не терпеть прискорбностей, неизбежных при исполнении требований духа – без казнения плоти желая достигнуть телесной чистоты (!) без труда бдений стяжать чистоту сердечную, с упокоением плоти обиловать духовными добродетелями, без ожесточенных злословии получить благодать терпения, являть смирение Христово без ущерба в чести мирской, следовать простоте благочестия с высокомерием века сего, служить Христу с людскою славою и благоволением, говорить, решительную правду, не встречая никакого, даже малого оскорбления,- вообще достигнуть благ будущих, не теряя настоящих. Такая воля не ведет к истинному совершенству, но, поставляя в состояние противной теплоты, делает такими, каковы те, о коих с укором говорит Господь в Апокалипсисе: вем твоя дела, яко ни студен еси, ни тепл,- о дабы студен был еси, или горяч. Тако, понеже тепл еси, изблевати тя имам от уст Моих ()».

Как говорит этот отец, состояние человека, когда он избегнет плотских грехов, но, расслабленный беспечностью, не заботится о стяжании истинного совершенства, об очищении сердца от душевных страстей, то «такое состояние, возвышаясь над состоянием плотским, остается только душевным, которое словом Самого. Господа названо достойным отвержения,- за то, что от холодного перешедши к теплому, остановилось на сей противной теплоте».

«Итак, — говорит он же, — в самом начале отречения, переставая быть плотскими, то есть начиная отделяться от обычаев мирских и воздерживаться от явной плотской нечистоты, мы должны поспешать и всею силою стараться тотчас усвоить себе и состояние духовное, чтобы иначе по одному тому, что отреклись от мира по внешнему человеку или прекратили осквернение себя плотским любодейством, мечтая о себе как о достигших уже совершенства, не сделаться нам потом нерадивыми и беспечными в истреблении причин страстей и, таким образом, остановясь посредине между плотию и духом, не остаться не достигшими степени совершенства духовного, полагая, что для сего совершенства достаточно по одному внешнему состоянию отделиться от жизни и удовольствий мира и быть только непричастными разврату и смешению плотскому. Ибо если останемся в сем состоянии теплоты (равнодушия), которое считается самым худшим, то будем изблеваны из уст Господа, как Он говорит:

понеже тепл еси, изблевати тя имам от уст Моих. Справедливо Господь объявил о тех, кои, быв восприняты Им во утробу любви, потом охладели, что они будут Им изблеваны с некоторым омерзением. Ибо легче обращается ко спасению и восходит на верх духовного совершенства человек плотской, то есть мирской или язычник, нежели тот, кто, восприняв иго Христово, не вступил на путь к совершенству и попустил охладеть первому огню ревности духовной. Ибо когда тот, будучи смиряем чувственными страстями и сознавая себя нечистым по причине плотского осквернения, придет в сокрушение и прибегнет к источнику всякой чистоты и совершенства, то, гнушаясь тем холодным состоянием неверия и беспечности, в коем находился, горя же духом, удобнее взойдет к совершенству. Напротив, кто с холодностью принимается за дело Божие и без смирения и должного усердия вступает на путь этого звания, тот однажды, будучи поражен этою бедственною заразою, не может уже ни сам собою умудриться на лучшее, ни принимать вразумление от других. Ибо он, по слову Господа, говорит в сердце своем:

богат есмь, обогатихся и ничтоже требую; тогда как к нему приличнее приложить то, что следует далее: и не веси, яко ты еси окаянен, и беден, и нищ, и слеп, и наг (). Таким образом, он становится хуже мирского человека тем, что теряет сознание, как он беден, слеп и наг, как во многом требует исправления, сколь великую имеет нужду в наставлениях и вразумлении со стороны других, почему не принимает никакого спасительного слова, не разумея, что в будущем веке будет подлежать неизбежно строжайшему суду и наказанию».

Замечено, что многие из тех, кто так неопределенно жил многие месяцы в монастыре, хотя они и проводили здесь жизнь довольно чинную и вполне упорядоченную,- но так как не были воодушевлены на большее, не подражали монашескому образу жизни, не занимались такими деланиями, как хранение чувств, внимание к движениям сердца, к помыслам, частая, откровенная исповедь, занятия Иисусовой молитвой, оставление сочувствия к мирскому, молчание, уединение, духовное чтение, размышление, развитие вкуса к богослужениям, изучение молитв и Св. Писания, воздержание, трезвение и т. д., — то такие люди по выходе из монастыря в мир часто сразу же, в тот же день впадают в самые тяжкие грехи, и даже такие, которых до монастыря не совершали. Также часто после монастыря – как это ни удивительно – оказавшийся в миру обнаруживает в себе сильное надмение, превозношение над другими христианами; начинает всюду учительствовать, всех судить да рядить, раздражает его, как там молятся, как ведут себя в храме, как судят о разных предметах и т. д. Начинает казаться такому человеку, что он ревностнее других, что жизнь его была все это время, пока он жил в монастыре, очень высокой по сравнению с жизнью мирян; и эти вредные чувства обязательно будут возникать в душе, если живший в монастыре не учился там самому главному – денно и нощно осоливать все свои малые и большие труды духом смирения, самоуничижения; не углублялся в самовоззрение, не учился видеть свои грехи и страсти, не изучал старательно свое сердце и не трудился над очищением его глубин. Значит, монастырская жизнь была воспринята им только внешне, только картинно, лицемерно. Раз серьезной работы над сердцем не было, значит, была только игра в благочестие, страсти же не изгонялись, просто им не предоставляли возможности действовать. И вот, эти страсти при первом же удобном случае с остервенением бросаются творить свое нечестие. Но и при этом, когда вышедший из монастыря вдруг как невменяемый бросится в грехопадения, натворит множество отвратительных поступков, начинает думать, что это знак того, что ему не следовало покидать монастыря и что значит – ему в миру жить нельзя. А это как раз скорее указывает на то, что такому человеку и не следовало долго задерживаться в монастыре, что монастырь ему не дал силы; и что ему надо именно среди мира бодро и трезвенно трудиться и устраивать свою христианскую жизнь: там, среди внешних искушений, он скорее бы научился духовной брани, нежели когда полусонный бродил по монастырю.

Итак, сегодня долг каждого духовного наставника, к которому обращаются за советом молодые люди, желающие идти путем иноческим, – всячески предостерегать их от торопливости, от необдуманности, от легкомыслия в этом деле. Настоятель монастыря должен всячески испытывать намерение тех, кто живет в его обители и готовится к постригу. Не надо бояться того, что кто-то из послушников может испугаться этих строгих предупреждений и уклониться от монашеской жизни: тот, кто призван к монашеству Богом, кому это дано, того никакие запугивания не отгонят от монастыря, но скорее еще привлекут и на всю жизнь его дальнейшую в монастыре наложат печать серьезности и благоговейного страха, трезвенности. Это ведь есть древнейшее церковное правило, закон – строго-настрого испытывать вступающих в иночество. Так правило святого Собора Константинопольского (двукратного) гласит: «Обретаем, яко отречения от мира, без рассуждения и испытания, много вредят монашескому благочинию. Ибо некоторые опрометчиво повергают себя в монашеское житие и, пренебрегши, обращаются к плотоугодной и сластолюбивой жизни. Того ради святой Собор определил: никого не сподобляти монашеского образа прежде, нежели трехлетнее время, предоставленное им для испытания, явит их способными и достойными такового жития… Разве кто будет муж благоговейный, и в мирском одеянии провождающий жизнь монашескую. Ибо для такового мужа к совершенному испытанию довлеет и шестимесячный срок. Аще же кто поступит вопреки сему, то игумену, по лишении игуменства, состояние подчиненности да послужит наказанием за отступление от порядка».

Конечно, то правда, что теперешние люди все очень слабы и духовно, и нравственно, и физически, и что от приходящих сегодня в монастырь многого требовать и нельзя: даже и самая слабая жизнь в монастыре сегодня требует столького самоотречения, столь необычна современному человеку, что при всей кажущейся внешней ее расслабленности, внутри она может быть исполнена настоящей, жестокой духовной борьбы. Теперь христиане не способны к подвигам прежних поколений монахов, к таким постам, бдениям, трудам; мы стали не способны так же внимательно и сосредоточенно проводить время в монастыре, как это делали древние отцы; мы страдаем от рассеянности, от суетности, от какой-то вкоренившейся в нас нервозности и непоседливости; у нас нет условий для внимательной, целенаправленной жизни. Но тем более – раз мы так слабы духовно, падки на всякий грех, имеем в себе сильно развитым сочувствие ко всякого рода вредным, страстным вещам,- тем более мы должны удаляться от соблазнов, должны усиленно хранить свои чувства и мысли, как можно меньше слышать и видеть суетного, праздного, греховного, и нам в наш безумный, разнузданный век еще более, чем древним монахам, необходим этот подвиг, хранения слуха и зрения. Нам всеусиленно надо стараться оживить в своей окаменевшей нечувствием ко всему духовному душе впечатления христианские, относящиеся к вечному, к Небесному; и всестарательно заботиться погасить в нашей горячо привязанной к миру сему и его развлечениям душе впечатления греховные, сладострастные, опустошающие и убивающие все духовное в человеке. Тем более нам нельзя позволять себе то вольное и «панибратское» обращение с миром, участие в его забавах, близкую дружбу с его яркими представителями, чему, к сожалению, все более отдаются современные монахи.

Нельзя забывать, что мир – это всегда распутнейшая блудница для монаха; самое легкое общение с миром для него уже осквернение, уже потеря многого, душевное повреждение. Сейчас мир особенно наступает на монастыри, как и вообще на христианство, старается сделать их красивой достопримечательностью для праздношатающихся туристов, разнообразить ими уже приевшийся колорит современной жизни, сделать их своего рода потехой для себя и изгнать из монастырей все серьезное, благоговейное, простосердечное, что так ненавистно миру, что так явно обличает его порчу. Это воинственное нашествие на монастыри началось особенно с прошлого века: уже епископ Игнатий часто отмечает эту усиливающуюся брань с миром. Он писал:

«Многие пристани, бывшие прежде благонадежными пристанями для страждущих нравственными недугами, с течением времени изменились, утратили свое достоинство. Пристанями называю монастыри. Многие монастыри, устроенные основателями своими в глубокой или, по крайней мере, удаленной от мира пустыне, ныне, при умножении народонаселения, уже стоят среди мира, среди бесчисленных соблазнов. Мало того, что недужный, неспособный предстоять соблазну лицем к лицу, встречается (с ним) по необходимости, едва выйдет за монастырские ворота,- сам соблазн насильно и неистово вторгается в монастырь, производит нравственные опустошения и злодеяния… По современной нравственности и направлению мира монастырям более, нежели когда-либо, нужно стоять вдали от мира. Когда жизнь мира соединена была с жизнью Церкви… благочестие мирян отличалось по наружности от благочестия иноков только супружеством и стяжанием, тогда свойственно было монастырям находиться посреди городов, и городские монастыри доказали это, воспитав многих святых иноков. Но ныне должно быть обращено особенное внимание на… увещание Апостола (вы есте церкви Бога Жива… якоже и тии будут Мне людие. Темже изыдите от среды их, и отлучитеся, глаголет Господь, и нечистоте их не прикасайтеся, и Аз прииму вы; и буду вам во Отца, и вы будете Мне в сыны и дщери, глаголет Господь Вседержитель, () и приложено особенное тщание к исполнению его».

Обзор, подготовленный сестрами Екатеринбургского Ново-Тихвинского женского монастыря, отвечает на эти вопросы.

Преподобный Варсонофий Оптинский в своих записках вспоминает об одной благодатной казанской подвижнице, Евфросинии. Она родилась в богатой и знатной семье, имела блестящее образование и была удивительно хороша собой. Все прочили ей необыкновенный успех в свете. А она решила по-другому и стала инокиней. Как-то матушка Евфросиния рассказала преподобному Варсонофию о том, что побудило ее оставить мир: «Вот, думалось мне, явится Господь и спросит:
– Исполнила ли ты Мои заповеди?
– Но я была единственной дочерью богатых родителей.
– Да, но исполнила ли ты Мои заповеди?
– Но я окончила институт.
– Хорошо, но исполнила ли ты Мои заповеди?
– Но я была красавицей.
– Но исполнила ли ты Мои заповеди?
– …
Эти мысли постоянно тревожили меня, и я решила уйти в монастырь».
Наверное, родственникам матушки Евфросинии ее поступок показался необъяснимым. Действительно, тяга к монашеству большинству людей кажется странной. Зачем же уходят в монастырь?

Зачем уходят в монастырь?

Что думают о монахах современные люди? Да чего только не думают! Типичные представления таковы: если монахиня – молодая девушка, значит, ушла в монастырь от несчастной любви. А может, она просто «со странностями», не смогла вписаться в жизнь современного общества. Если это женщина средних лет – значит, опять же, не сложилась семейная жизнь или карьера. Если женщина в возрасте – значит, хочет на старости лет пожить спокойно, без забот о пропитании. Словом, в монаст

ырь, по общему мнению, идут люди слабые, не нашедшие себя в этой жизни. Когда эти взгляды высказываешь самим монахам или людям, близко знающим монашество, они только смеются. Но кто же, в самом деле, и зачем уходит в монастырь?

Схиигумен Авраам, духовник Ново-Тихвинского женского монастыря:

В обитель приходят самые разные люди – разных возрастов и социального положения. Много молодых, много интеллигентных людей. Что ведет их в монастырь? Желание покаяться, посвятить свою жизнь Богу, стремление к совершенствованию, стремление жить по святым отцам. Существует мнение, что в монастырь идут неудачники. Конечно, это мнение неправильно. В основном, в монастырь идут люди энергичные и решительные. И это не случайно – чтобы избрать монашеский образ жизни, необходимы, в первую очередь, решительность и мужество.

Галина Лебедева, заслуженная артистка России, преподаватель вокала в Ново-Тихвинском монастыре: Людям представляется, будто монастырь – это что-то вроде темницы, где все время плачут, поэтому уйти туда можно лишь от большого горя. Но это просто всеобщее заблуждение. Честно говоря, для меня самой было открытие, когда я увидела радостных и улыбающихся монахинь. Неверно и мнение о том, что в монастырь идут только люди несостоявшиеся, не могущие добиться в жизни успеха. Например, духовник нашей семьи, иеромонах Варсонофий (сейчас настоятель Валаамского подворья в Москве) до прихода в Церковь был человеком очень состоятельным. Он рассказывал, что в то время у него была такая зарплата, что он мог менять машину каждый месяц. Он имел, казалось бы, все. Но в зрелом возрасте ушел в звонари. Не оттого ведь, что он был неудачлив!
Мне кажется, верна поговорка о том, что Господь забирает самых лучших. Вы, может быть, замечали, что среди монахов вообще много молодых и красивых людей? Я поначалу тоже недоумевала: зачем они ушли в монастырь, такие юные, такие прекрасные? А потом поняла: именно потому и ушли, что такие! У таких душа просит большего, чем может дать обычная мирская жизнь.

А как же родители?..

На Руси, да и во всем православном мире, существовала традиция отдавать детей в монахи, с тем, чтобы они были молитвенниками за весь род. Многие благочестивые родители готовили детей к иночеству с детства. Причем это было не только в крестьянских, но и в дворянских семьях. Например, известную подвижницу, игумению Арсению (Себрякову), которая была богатого и знатного рода, в монастырь привез отец. Впрочем, часты были и случаи, когда родители, даже верующие, не желали отпускать свое чадо в монастырь, мечтая видеть его преуспевающим в миру.

Галина Лебедева: У меня дочь – инокиня. Как это произошло? Когда я начинала работать в Ново-Тихвинском монастыре, то приезжала из Москвы через каждые два месяца на три недели. Однажды взяла с собой дочь, сказала ей: «Очень интересный монастырь, тебе понравится». И вот во вторую или третью поездку она сказала, что остается в монастыре. А через год мы с мужем переехали в Екатеринбург, и я устроилась в монастырь на постоянной основе.
Как мы общаемся с ней теперь? Я смотрю на нее и сердцем чувствую, что происходит. И она знает, что я это чувствую. Нам не нужно обсуждать это. Иногда мы говорим на отвлеченные духовные темы, не касаясь личностей. Такое общение выходит за рамки разговора матери и дочери. Мы говорим на равных, как две сестры во Христе, причем моя дочь сейчас понимает все глубже, чем я. Наверно, если бы я сама не работала в монастыре, мне было бы сложнее с ней общаться, потому что у меня были бы другие интересы.
Поначалу мне иногда бывало грустно оттого, что у меня не будет внуков. Но я, как любая мать, прежде всего, хочу, чтобы моему ребенку было хорошо. Я вижу, что в монастыре она счастлива.

Схимонахиня Августа: Что бы я сказала родителям, если их дочь просится в монастырь? Надо постараться посмотреть на это спокойно и благоразумно. Ведь если бы она, допустим, вышла замуж и уехала за границу, то к этому, скорее всего, отнеслись бы с легкостью. Протест против ухода в монастырь иногда бывает у людей просто от непонимания того, что такое монашество. Надо глубоко в это вникнуть, попытаться понять, что привлекло вашего ребенка к этому выбору. Родители глубоко мыслящие, пусть даже и невоцерковленные, постепенно понимают, что их ребенок ступил на этот путь по особому призванию.

Игумен Петр, настоятель Свято-Косьминской пустыни: Большинство родителей стараются воспитывать в детях возвышенные чувства долга и любви. И у некоторых взрослеющих детей душевная потребность в возвышенном и прекрасном достигает апогея – их уже не удовлетворяют идеалы земные, а влечет Небесное. Это часто случается даже в семьях нецерковных. И мне бывает искренне жаль родителей, которые не понимают, что именно те идеалы, которые им удалось вложить в сердце своего ребенка, и заставляют их послушное чадо решаться на такой шаг, как уход в монастырь. Но я уверен, что эта временная родительская скорбь обязательно претворится в радость.
Может быть, кто-то упрекнет детей, которые покидают родителей и уходят в монастырь, в неблагодарности. Но ведь благодарность может выражаться по-разному. Сыновний долг повзрослевших детей заключается в том, чтобы заботиться о своих родителях материально. А в чем выражается благодарность детей, принявших иночество? На самом деле их благодарность самая полная и настоящая: они молятся за родителей, помогают им войти Царствие Небесное. Что может быть больше?

Могу рассказать несколько интересных случаев из моей духовнической практики. Одна девушка (сейчас она уже инокиня) ушла в монастырь. Родители были категорически против, тянули ее домой. У нее из-за этого были очень сильные искушения, мучительная борьба с собой. Но ее душевное томление Господь вознаградил сторицей. Ее отец как-то приехал в обитель - а он был даже не то что малоцерковный, а даже неверующий - и что-то с ним произошло. Он настолько переменился, что принял крещение, хотя раньше и слышать об этом не хотел. Впоследствии к Церкви пришла вся семья этой девушки, жизнь ее родителей совершенно преобразилась. А в другом случае отец, проникнувшись примером дочери, ушедшей в монастырь, сам захотел служить Богу. Сейчас он уже иеродиакон.
Меня в свое время мама тоже очень не хотела отпускать в монахи, плакала. А спустя некоторое время Господь утешил и ее, и меня: они с отцом крестились и обвенчались. Мама потом даже радовалась, что я в обители, спрашивала у меня: «Можно, я всем буду говорить, что у меня сын монах?»

Как уходят из мира?

История поступления в монастырь - это история призвания человека Богом к особому жизненному пути. Такие повествования трогают за душу. И что интересно, в них всегда есть что-то общее. Читаешь ли историю двухсотлетней давности или произошедшую лишь недавно – всегда видишь какое-то особое действие Промысла Божия над человеком, решившимся отречься от мира.

Монахиня Д.: В 1996 году я приехала в Екатеринбург из Тюмени учиться в Архитектурной академии. Мой отец, беспокоясь, как я буду одна в чужом городе, посоветовал мне ходить на могилку настоятельницы Ново-Тихвинского монастыря схиигумении Магдалины и просить помощи, так как он слышал, что она была человеком святой жизни. Я исполнила этот совет, хотя не сразу нашла могилу. В институте у меня всё складывалось успешно, но, видимо, по молитвам матушки Магдалины, появилась непреодолимая тяга к монашеской жизни. Через несколько месяцев учебы я оставила мир, поступила в Ново-Тихвинский женский монастырь, а в 1999 году ко мне присоединилась младшая сестра.

Послушница З.: Желание уйти в монастырь появилось у меня в 16 лет. Мама, узнав об этом, повезла меня на остров Залит к отцу Николаю Гурьянову, надеясь, что он не благословит. Он же, напротив, благословил меня крестом, и, стукнув им по лбу, сказал, что я попаду в монастырь. А потом еще мой духовник как-то назвал меня другим именем. Я ему говорю: «Батюшка, меня не так зовут!» А он мне в ответ: «Значит, в иночестве будешь…». Это произошло в том же году и еще больше укрепило меня в вере в то, что рано или поздно я попаду в монастырь. Но мама была категорически против этого. И обстоятельства в семье были такие, что я не могла ее бросить с маленьким ребенком.
Когда мне было 18 лет, я решила съездить на недельку-другую в Оптину пустынь. И оказалась в поезде на соседнем месте с девушкой, которая тоже ехала в Оптину. Сейчас она - инокиня Ново-Тихвинского монастыря. Тогда мы поразились тому, что со всего поезда мы (обе паломницы!) попали на соседние места. Потом мы какое-то время общались. После нескольких моих переездов с квартиры на квартиру ее координаты потерялись.

В 2005 году при очередном переезде они нашлись. Я позвонила ей, и от ее мамы узнала, что она уже несколько лет в монастыре, что она меня разыскивала, но не нашла. Дождавшись летних каникул, я поехала в Ново-Тихвинский монастырь. И через неделю поняла, что хочу здесь остаться навсегда, так как с первых дней почувствовала духовную пользу. Вот - я ждала 11 лет, когда Господь устроит так, что мой уход из мира станет возможным. Последние два года жить в миру мне было просто скучно, хотя внешне все обстояло хорошо - общительная, благополучная девушка, заканчивает вуз… Но себя не обманешь. Сейчас мне даже страшно подумать о жизни вне монастыря, без духовного окормления, которое я здесь получаю.

Инокиня И.: В обитель я пришла, можно сказать, неожиданно для самой себя. Мы с подругой приехали в монастырь как паломницы, в основном только из любопытства. Многое оказалось совсем не таким, как представлялось раньше, многое было непривычно. Я видела, как молятся сестры на богослужениях, как общаются они друг с другом на послушаниях – и это меня потрясало. Я обнаружила, что жизнь может быть совсем другой, что у сестер она – самая радостная, насыщенная, счастливая. Мирские радости – искусство, общение с друзьями, увлечения, путешествия, земная любовь – все это прекрасно и имеет право быть. Но без Бога это лишь пена морская – нахлынула, и нет ее. А если ты живешь для Бога и, живешь с Богом, то все остальное, в общем-то, уже не обязательно… И вскоре я поняла, что останусь здесь, что я нашла себя.

Схимонахиня Августа: Ново-Тихвинский монастырь получил свое начало в 1994 году. Именно в этом году, в августе месяце я сюда пришла. До этого я была знакома с духовником обители, отцом Авраамом. В первый раз я увидела его в Верхотурье, когда он говорил проповедь для сестер Покровского монастыря. Меня эта проповедь потрясла. Хотя раньше я слышала выступления гениальных людей, профессоров, но там было просто красноречие, знание своего дела, а здесь что-то коснулось сердца. Батюшкины слова проникли до глубины души. Стала к нему ездить.

Мне тогда было 57 лет, и батюшка говорил: «Ты в монастырь, наверно, в таком возрасте не пойдешь?» Он боялся ошибиться, не знал, смогу ли я выдержать монашескую жизнь. Поэтому он мне велел ехать на остров Залив к отцу Николаю Гурьянову за благословением. Я туда съездила, как на крыльях слетала. Отец Николай мне сказал: «Иди, деточка, в монастырь». И я пошла.

Игумен Петр: Я знаю одну монахиню с удивительной судьбой. До своего ухода в монастырь она не ходила в храм и вообще мало интересовалась вопросами религии. Была известным концертмейстером, многие музыканты и оперные артисты мечтали работать вместе с ней. Священным идеалом для нее была музыка, которой она посвятила всю свою жизнь. И когда она пришла в храм и встретилась со священником, то речь (конечно, не случайно) пошла о служении высшим ценностям. Она только познакомилась с христианством - и ее душа сразу распалилась желанием чего-то большего, чем обыденная жизнь в миру. И уже через месяц эта женщина была в обители.
А вот другой пример. Молодая девушка у себя на работе, в офисе услышала, как кто-то, совершенно отвлеченно, сказал: «Вот бы увидеть человека, который ради Бога оставил все!» Эти слова запали ей в душу. Она долго не могла их забыть, думала об этом. А потом в один прекрасный день поняла, что хочет именно так и поступить - ради Бога оставить все.

Кто может поступить в монастырь?

Когда люди, в особенности юные, приходят к Богу, у них часто возникает стремление к монашеству. Радость человека, который обрел сокровище веры, столь велика, горение его сердца столь сильно, что он желает совершенно переменить свою жизнь. Конечно, это прекрасно, однако человек должен отдавать себе отчет, на что он решается. Уходить в монастырь, не понимая зачем, - это чревато тяжелыми разочарованиями. Выбор монашеского пути - выбор достойный и высокий, но очень ответственный. Кто может и кто не может поступить в монастырь? Что дает человеку пребывание в монашестве?

Игумения Домника, настоятельница Ново-Тихвинского монастыря: Каким бы путем ни вел Господь, Он приводит человека в монастырь через осознание высоты этого пути, его спасительности, через желание жить ради Бога, служить Ему одному, через внутреннюю потребность сугубого покаяния. Игумения Магдалина (Досманова), руководившая нашей обителью перед ее закрытием в 1918 году, говорила так: «Я принимаю не тех, кто не может жить с людьми, а тех, кто не может жить без Бога».
Если говорить о препятствиях, то, прежде всего, не может поступить в монастырь человек, связанный семейными узами и имеющий маленьких детей. Иногда преградой на пути к монашеской жизни бывает и преклонный возраст, когда телесные немощи и укоренившиеся привычки мешают полностью изменить свою жизнь. Но если этих препятствий нет, если человек имеет твердое намерение отречься от мира, безусловно, ничто не может ему помешать поступить в обитель. Нужно также помнить, что в монастырь не уходят от несчастной любви или жизненных неудач. Монах – это человек, который оставил все ради жизни по Евангелию, ради спасения души в вечности и любви к Богу.
Каждая пришедшая сначала некоторое время проживает в монастыре в качестве паломницы (от нескольких дней до нескольких месяцев, в зависимости от внутренней готовности к монашеской жизни). После этого она еще около года проводит жизнь в обители - уже не как паломница, а как сестра, полностью включаясь в жизнь сестринства - и лишь потом становится послушницей.

Столь длительный срок испытания необходим для того, чтобы у нее было время присмотреться к укладу жизни в монастыре, проверить свое желание оставить мир. Время испытания может быть увеличено или сокращено по тщательном рассуждении настоятельницы и совете ее с духовником и старшими сестрами монастыря.
Тем, кто чувствует в себе влечение к иноческой жизни, я бы посоветовала почитать духовную литературу о монашестве, например, «Приношение современному монашеству» святителя Игнатия (Брянчанинова).

Схиигумен Авраам: Кому я не советовал бы идти в монастырь? Тому, кто думает, что монастырь – это место, где он спасется от трудностей, спрячется от своих неудач. Монашество – это, конечно, беспечальный образ жизни, в том смысле, что избавляет нас от мирских забот, от суеты. Но в то же самое время это гораздо более трудный крест, чем семейная жизнь. Вообще, нужно сказать, что и монашество, и семейная жизнь – это крестоношение.

Если человек уходит в монастырь только по той причине, что не хочет нести семейный крест, то он разочаруется. Взвалив на себя крест монашеский, он получит не меньшие трудности.

Для всех ли монашество? Монашество – для всех, кто его желает. Но всё же это путь немногих, и нужно тщательно осмотреться и хорошо подумать, готов ли ты к этому. Потому что, сделав выбор, ты должен сохранить его в течение всей своей жизни и, по словам Спасителя, не оглядываться назад, подобно жене Лотовой.

Игумен Петр: Желание стать монахом - это прежде всего отклик человеческого сердца на призыв Христа следовать за Ним без оглядки, ничего не оставлять для себя, вплоть до своей жизни. Отдаваясь в послушание Богу, человек уже не отвечает за завтрашний день. Завтрашний день сам устраивается для него Господом, ясно видящим потребности его сердца. Отсюда и происходит величайшая жизненная гармония в подлинном монашестве, так услаждающая душу инока.

Совсем иное дело - жизнь в миру. Там человек, как правило, движим исключительно собственными интересами. Он полагается только на собственную волю и собственные силы, и, естественно, уже сам и отвечает за последствия своих действий. От этой надежды только на себя жизнь человека становится похожей на игру в рулетку.

Человек часто находится в ожидании чего-то враждебного, к нему то и дело подступают чувства одиночества, тревоги, страха. Этим и объясняется непреодолимая потребность современного человека держаться за малейшие утешения в жизни. Жизнь с Богом и для Бога совершенно устраняет из души это смятение. А в полной мере такая жизнь возможна именно в монашестве.

Неужели монахи в самом деле счастливы?

Крест иночества многим кажется слишком тяжелым. На монахов часто смотрят с каким-то соболезнованием, как на узников: их жизнь кажется совершенно безрадостной. Но так ли это?

Игумения Домника: Один из преподобных Оптинских старцев сказал: «Монашеская жизнь трудная – это всем известно, а что она самая высокая, самая чистая, самая прекрасная и даже самая легкая, что говорю легкая – неизъяснимо привлекающая, сладостнейшая, отрадная, светлая, радостию вечною сияющая, – это малым известно».

Почему монашество так отрадно? Потому что монахи стараются жить по заповедям Евангелия. А жить по Евангелию – значит уже здесь, в этой земной жизни, жить во Христе. Конечно, и в миру христиане стараются вести добродетельный образ жизни, но в монастыре для этого созданы наиболее благоприятные условия. Смиряться, быть кротким и снисходительным, предпочитать молитву любому развлечению – мир часто воспринимает все это как юродство. И человек, который исполняет эти добродетели, постоянно чувствует себя «белой вороной».

А в монастыре можно все это делать без всякого страха и оглядки на человеческое мнение, свободно и смело, более того – с радостью. Если сказать просто: принимая монашество, человек теряет мирские пристрастия, эти оковы души, и приобретает свободу духа, свободу жить евангельской жизнью и потому находит счастье.

Схимонахиня Августа: Цель всякого православного христианина – преобразить свою душу, очистить ее от страстных увлечений и навыков. В монастыре он именно этим и занимается. Конечно, это не безболезненно. Но постепенно, когда человек видит в себе изменения – пусть и очень маленькие! – этот путь становится для него все легче и легче. Постепенно у него как бы просветляется ум и сердце, он трудится над своей душой осмысленно, видит результаты и от этого чувствует огромную радость.

Игумен Петр: Что такое счастье? Это момент, когда сердце человека преисполнено величайшей благодарностью к самой жизни. В такие минуты человек испытывает сильнейшее убеждение, что именно для такой жизни он родился и ничего другого ему не надо. Все естество человека, кажется, в этот момент пронизано жизненной насыщенностью. Если заглянуть в сердце даже новоначальной послушницы, то можно увидеть, что именно такими чувствами оно и наполняется.

Трудно объяснить постороннему наблюдателю кажущиеся противоречия монастырской жизни. Человек плачет - а плач радостный. Терпит трудности - а они приносят душе утешение. Черный подрясник с апостольником у многих вызывает ужас - а у самой девушки-послушницы этот монашеский наряд порождает щемящее чувство сердечного, духовного восторга. «Вся слава дщере царевы внутрь…» В сердце человека что-то происходит - порой даже непонятное для него самого, таинственное и неизъяснимо прекрасное.

…Что же такое монашество? Приведем еще один замечательный эпизод из воспоминаний преподобного Варсонофия Оптинского: «У батюшки отца Амвросия был в миру друг, очень не сочувствующий монахам. Когда отец Амвросий поступил в монастырь, тот написал ему: „Объясни, что такое монашество, только, пожалуйста, попроще, без всяких текстов, я их терпеть не могу“. На это отец Амвросий ответил: „Монашество есть блаженство“.

Действительно, та духовная радость, которую дает монашество еще в этой жизни, так велика, что за одну минуту ее можно забыть все скорби житейские, и мирские, и монашеские». Наверное, точнее не скажешь.