Римская армия времен суллы. Древний рим события. люди. идеи. После союзнической войны

ДИКТАТУРА ПРОЛЕТАРИАТА И ДИКТАТУРА ОДНОГО ЛИЦА «Чтобы уничтожить классы, нужен период диктатуры одного класса, именно того из угнетенных классов, который способен не только свергнуть эксплуататоров, не только подавить беспощадно их сопротивление, но и порвать идейно

Пер­вым, кто из пол­ко­вод­цев и государ­ст­вен­ных дея­те­лей Рима сумел исполь­зо­вать новую рим­скую армию для борь­бы и победы над сво­и­ми поли­ти­че­ски­ми про­тив­ни­ка­ми, для захва­та еди­но­лич­ной вла­сти, - был Сул­ла. Про это­го чело­ве­ка вра­ги гово­ри­ли, что в его душе лев ужи­ва­ет­ся с лиси­цей, при­чем лиси­ца опас­нее льва, он же сам в заготов­лен­ной им зара­нее эпи­та­фии велел напи­сать: « Никто на све­те не сде­лал так мно­го добра сво­им дру­зьям и так мно­го зла сво­им вра­гам» .

Луций Кор­не­лий Сул­ла про­ис­хо­дил из ста­рин­но­го пат­ри­ци­ан­ско­го рода. Одна­ко это был дав­но обед­нев­ший род; Сул­ла в ран­ней моло­до­сти даже не имел соб­ст­вен­но­го дома - что в Риме счи­та­лось при­зна­ком край­ней бед­но­сти - и, как пишет Плу­тарх, « ютил­ся у чужих, сни­мая за неболь­шую пла­ту поме­ще­ние, чем ему впо­след­ст­вии коло­ли гла­за» . Тем не менее свою моло­дость он про­вел доволь­но бур­но: в обще­стве акте­ров, в пирах и раз­вле­че­ни­ях. К воен­ной служ­бе - что было обыч­ным путем про­дви­же­ния моло­дых ноби­лей - по лест­ни­це почет­ных долж­но­стей - он при­сту­пил срав­ни­тель­но позд­но, но зато его воен­ная карье­ра раз­ви­ва­лась чрез­вы­чай­но быст­ро и успеш­но.

Назна­чен­ный кве­сто­ром к Марию в его пер­вое кон­суль­ство, Сул­ла вме­сте с ним отпра­вил­ся в Афри­ку, на вой­ну с нуми­дий­ским царем Югур­той. До того как коман­до­ва­ние в этой войне пере­шло в руки Мария, воен­ные дей­ст­вия шли крайне неудач­но, а ино­гда даже и позор­но для Рим­ско­го государ­ства: Югур­те не раз уда­ва­лось под­ку­пать рим­ских вое­на­чаль­ни­ков. Пред­ше­ст­вен­ник Мария - ари­сто­крат и опыт­ный пол­ко­во­дец Квинт Цеци­лий Метелл, - хоть и ока­зал­ся непод­куп­ным, тем не менее с.31 тоже не сумел дове­сти борь­бу до побед­но­го кон­ца. В успеш­ном ходе вой­ны под руко­вод­ст­вом Мария нема­лую роль сыг­рал его кве­стор Сул­ла. Он ока­зал­ся храб­рым офи­це­ром и лов­ким дипло­ма­том. Напри­мер, Сул­ле уда­лось заво­е­вать дове­рие царя Бок­ха , при­хо­див­ше­го­ся Югур­те тестем. Это обсто­я­тель­ство име­ло решаю­щее зна­че­ние.

Когда Югур­та, гони­мый воен­ны­ми неуда­ча­ми, вынуж­ден был искать при­бе­жи­ща у сво­е­го тестя, Бокх вызвал к себе Сул­лу, пообе­щав ему выдать закля­то­го вра­га рим­лян. Сул­ла сме­ло пошел на риск, кото­рый состо­ял в том, что Бокх, запо­лу­чив в свои руки и Югур­ту, и Сул­лу, мог не толь­ко не выпол­нить сво­е­го обе­ща­ния, но и посту­пить диа­мет­раль­но про­ти­во­по­лож­ным обра­зом. И дей­ст­ви­тель­но, Бокх доволь­но дол­го коле­бал­ся, взве­ши­вал все « за» и « про­тив» , но, нако­нец, посту­пил по-сво­е­му « чест­но» : из двух пре­да­тельств пред­по­чел то, кото­рое было заду­ма­но рань­ше и кото­рое, види­мо, сули­ло ему более спо­кой­ное и « гаран­ти­ро­ван­ное» буду­щее, т. е. решил выдать рим­ля­нам Югур­ту .

Еще в древ­но­сти счи­та­лось, что имен­но с это­го момен­та воз­ник­ли непри­яз­нен­ные отно­ше­ния меж­ду Мари­ем и Сул­лой, ибо Марий ни с кем не хотел делить­ся сво­им три­ум­фом. Непри­яз­нен­ные отно­ше­ния пере­шли в откры­тую враж­ду, когда в ходе Союз­ни­че­ской вой­ны моло­дой и удач­ли­вый пол­ко­во­дец Сул­ла затмил сво­и­ми успе­ха­ми не толь­ко былую воен­ную сла­ву Мария, победив­ше­го Югур­ту, но и - что гораздо суще­ст­вен­нее - недав­нюю сла­ву победи­те­ля ким­вров и тев­то­нов. Плу­тарх гово­рит о том, что эта враж­да, « столь незна­чи­тель­ная и по-дет­ски мелоч­ная в сво­их исто­ках» , при­ве­ла в даль­ней­шем « к тира­нии и пол­но­му рас­строй­ству дел в государ­стве» .

На кон­суль­ских выбо­рах 89 г. Сул­ла и вме­сте с ним Квинт Пом­пей (фигу­ра мало­за­мет­ная) были избра­ны кон­су­ла­ми. Обста­нов­ка в Риме - как внут­рен­няя, так и внеш­няя - была чрез­вы­чай­но слож­ной. Во-пер­вых, еще не кон­чи­лась Союз­ни­че­ская вой­на. Одна­ко эта вой­на уже не счи­та­лась глав­ной опас­но­стью: после ряда круп­ных пора­же­ний и гибе­ли наи­бо­лее талант­ли­вых с.32 руко­во­ди­те­лей дело ита­ли­ков в прин­ци­пе было про­иг­ра­но. Если же гово­рить об опас­но­стях внеш­них, то гораздо более серь­ез­ную угро­зу для рим­ско­го могу­ще­ства пред­став­ля­ли в то вре­мя враж­деб­ные дей­ст­вия Мит­рида­та, царя Пон­та.

Мит­ридат VI Евпа­тор был, несо­мнен­но, одним из самых дав­них и опас­ных вра­гов рим­лян. Выдаю­щий­ся государ­ст­вен­ный дея­тель, чело­век раз­но­сто­рон­них талан­тов, он сла­вил­ся и сво­ей физи­че­ской силой и умст­вен­ны­ми спо­соб­но­стя­ми. Не полу­чив ника­ко­го спе­ци­аль­но­го обра­зо­ва­ния, он вла­дел, тем не менее, 22 язы­ка­ми, писал труды по есте­ствен­ной исто­рии, забо­тил­ся о раз­ви­тии наук и искусств. Вме­сте с тем он был жесток и кова­рен, как и подо­ба­ет восточ­но­му дес­поту.

Бла­го­да­ря дипло­ма­ти­че­ским акци­ям и пря­мым воен­ным захва­там Мит­ридат рас­ши­рил гра­ни­цы сво­их вла­де­ний и создал круп­ное Пон­тий­ское государ­ство. Он заво­е­вал Кол­хиду, под­чи­нил Бос­пор­ское цар­ство, где его вой­ска­ми было подав­ле­но круп­ное вос­ста­ние под руко­вод­ст­вом Сав­ма­ка. Мит­ридат заклю­чил союз с армян­ским царем Тиг­ра­ном и под­дер­жи­вал дру­же­ские отно­ше­ния с пле­ме­на­ми ски­фов, бастар­нов и фра­кий­цев.

В самый раз­гар Союз­ни­че­ской вой­ны, вос­поль­зо­вав­шись тем обсто­я­тель­ст­вом, что рим­ские силы были ско­ва­ны необ­хо­ди­мо­стью вести воен­ные дей­ст­вия в самой Ита­лии, Мит­ридат, одер­жав победу над Вифи­ни­ей, вторг­ся на терри­то­рию рим­ской про­вин­ции Азия .

Хотя гос­под­ство рим­лян над этой про­вин­ци­ей было срав­ни­тель­но непро­дол­жи­тель­ным (око­ло 50 лет), они успе­ли заслу­жить - глав­ным обра­зом бла­го­да­ря дея­тель­но­сти сво­их ростов­щи­ков и пуб­ли­ка­нов - лютую нена­висть насе­ле­ния. Поэто­му Мит­рида­та встре­ти­ли как осво­бо­ди­те­ля. Навстре­чу ему высы­ла­лись послы; граж­дане, оде­тые в празд­нич­ные одеж­ды, при­вет­ст­во­ва­ли его, назы­вая новым Дио­ни­сом, отцом и спа­си­те­лем Азии. Кон­су­ляр Маний Акви­лий, послан­ный в Малую Азию в каче­стве пол­но­моч­но­го пред­ста­ви­те­ля Рима, был схва­чен и выдан Мит­рида­ту. Послед­ний при­ду­мал для него изощ­рен­ную пыт­ку: Мания Акви­лия про­ве­ли пешим по всем горо­дам и селе­ни­ям Малой Азии; он был обя­зан выкри­ки­вать свое имя и зва­ние, а тол­пы наро­да, с.33 при­вле­чен­ные этим зре­ли­щем, изде­ва­лись над ним. Когда его, нако­нец, при­ве­ли в Пер­гам, то каз­ни­ли таким обра­зом: ему вли­ли в гор­ло рас­плав­лен­ное золо­то, чтобы навек удо­вле­тво­рить столь свой­ст­вен­ное рим­ля­нам коры­сто­лю­бие.

В Эфе­се Мит­ридат издал при­каз, соглас­но кото­ро­му во всех горо­дах и селе­ни­ях Малой Азии в один опре­де­лен­ный день долж­ны быть умерщ­вле­ны все живу­щие там рим­ские граж­дане. И сно­ва нена­висть к рим­ля­нам ока­за­лась настоль­ко вели­ка, что этот бес­при­мер­ный при­каз жите­ли Малой Азии выпол­ни­ли неукос­ни­тель­но. В один день было пере­би­то до 80 тысяч (по дру­гим дан­ным, чуть ли не 150 тысяч) рим­ских граж­дан.

Из Малой Азии Мит­ридат, окры­лен­ный сво­и­ми успе­ха­ми, напра­вил вой­ска на Бал­кан­ский полу­ост­ров для захва­та Гре­ции. Таким обра­зом, рим­ляне сто­я­ли перед вполне реаль­ной угро­зой - быть вытес­нен­ны­ми из стран элли­ни­сти­че­ско­го Восто­ка. Это озна­ча­ло бы пол­ный крах рим­ской поли­ти­ки и даже рим­ско­го вли­я­ния в восточ­ной части Сре­ди­зем­но­мо­рья.

Не менее слож­ным и напря­жен­ным ока­за­лось в том же году внут­рен­нее поло­же­ние Рима. Чрез­вы­чай­но обост­ри­лись отно­ше­ния меж­ду сенат­ски­ми кру­га­ми и про­тив­ни­ка­ми сена­та. К послед­ним при­над­ле­жа­ла зна­чи­тель­ная часть всад­ни­че­ства и так назы­вае­мые популя­ры, т. е. те, кто под лозун­га­ми защи­ты прав и инте­ре­сов « наро­да» высту­пал про­тив сенат­ской оли­гар­хии. При­чем одним из наи­бо­лее ост­рых вопро­сов, вокруг кото­ро­го и раз­вер­ну­лась оже­сто­чен­ная борь­ба, ока­зал­ся вопрос о пред­сто­я­щей войне с Мит­рида­том. В сохра­не­нии восточ­ных вла­де­ний, конеч­но, были заин­те­ре­со­ва­ны и сенат­ские и всад­ни­че­ские кру­ги. Но они были заин­те­ре­со­ва­ны по-раз­но­му. Если для сена­то­ров сохра­не­ние вли­я­ния и терри­то­рий на Восто­ке было глав­ным обра­зом про­бле­мой пре­сти­жа Рим­ско­го государ­ства, то для всад­ни­ков, высту­пав­ших, как извест­но, в роли ростов­щи­ков и пуб­ли­ка­нов, дело обсто­я­ло про­ще и кон­крет­нее: речь для них шла об источ­ни­ках дохо­да. Перед мно­ги­ми из них вста­вал страш­ный при­зрак нище­ты и разо­ре­ния.

На фоне этих собы­тий совер­шен­но неожидан­ный пово­рот, совер­шен­но новый аспект при­об­ре­ло сопер­ни­че­ство меж­ду Мари­ем и Сул­лой, носив­шее до сих пор сугу­бо лич­ный харак­тер. Как толь­ко что избран­ный кон­сул с.34 и уже заре­ко­мен­до­вав­ший себя пер­во­класс­ным пол­ко­вод­цем, Сул­ла ока­зал­ся глав­ным и наи­бо­лее бес­спор­ным кан­дида­том на пост коман­ду­ю­ще­го в войне про­тив Мит­рида­та. Но вме­сте с тем он был уже доста­точ­но изве­стен как без­услов­ный сто­рон­ник сена­та и враг вся­ких демо­кра­ти­че­ских реформ и тен­ден­ций. Поэто­му его кан­дида­ту­ра не устра­и­ва­ла ни всад­ни­ков, ни популя­ров.

Одна­ко про­ти­во­по­ста­вить ему сле­до­ва­ло чело­ве­ка с доста­точ­но гром­ким име­нем. Таким чело­ве­ком в это вре­мя мог быть лишь Гай Марий. Прав­да, как уже гово­ри­лось, его репу­та­ция непо­беди­мо­го пол­ко­во­д­ца в послед­ние годы несколь­ко померк­ла. Да и его поли­ти­че­ская репу­та­ция - а он начи­нал свою карье­ру как став­лен­ник рим­ско­го плеб­са, рим­ской « демо­кра­тии» - тоже была силь­но под­мо­че­на: несколь­ко лет назад, когда его сто­рон­ни­ки - народ­ный три­бун Сатур­нин и пре­тор Глав­ция - воз­гла­ви­ли откры­тое вос­ста­ние про­тив сена­та, он изме­нил им и пода­вил вос­ста­ние воору­жен­ной силой. Нако­нец, поми­мо все­го про­че­го, Марий был уже стар, ему шел шесть­де­сят вось­мой год, и хотя он еже­днев­но зани­мал­ся воен­ны­ми упраж­не­ни­я­ми на Мар­со­вом поле наряду с рим­ской моло­де­жью, тем не менее его груз­ность и непо­во­рот­ли­вость слу­жи­ли пред­ме­том насме­шек. Но все же Марий ока­зал­ся един­ст­вен­ной кан­дида­ту­рой, кото­рую мож­но было про­ти­во­по­ста­вить Сул­ле. Таким обра­зом, воз­ник блок всад­ни­ков и популя­ров, направ­лен­ный про­тив сена­та, а лич­ное сопер­ни­че­ство меж­ду Мари­ем и Сул­лой пере­рос­ло в борь­бу мари­ан­цев и сул­лан­цев, кото­рая при­ве­ла в конеч­ном сче­те к кро­во­про­лит­ной граж­дан­ской войне.

Суль­пи­ций Руф, народ­ный три­бун 88 г., высту­пав­ший в дан­ном слу­чае как гла­ва анти­се­нат­ской оппо­зи­ции, внес в народ­ное собра­ние ряд зако­но­про­ек­тов. Во-пер­вых, пред­ла­га­лось вер­нуть всех изгнан­ных в 100 г. из Рима в свя­зи с дви­же­ни­ем Сатур­ни­на. Затем - и это был пря­мой удар по сена­ту - ста­вил­ся вопрос об исклю­че­нии из сена­та всех, кто имел более 2 тыс. дена­ри­ев дол­га (а таких сена­то­ров было нема­ло!). И, нако­нец, Суль­пи­ций Руф пред­ла­гал всех « новых граж­дан» т. е. ита­ли­ков, полу­чив­ших ныне граж­дан­ские пра­ва, рас­пре­де­лить по всем 35 три­бам (а не толь­ко по 8, как до сих пор), что, конеч­но, рез­ко меня­ло соот­но­ше­ние сил в народ­ном собра­нии.

с.35 Зако­но­про­ек­ты Суль­пи­ция Руфа, несмот­ря на про­ти­во­дей­ст­вие сена­та, были при­ня­ты. Тогда, опи­ра­ясь на сво­их сто­рон­ни­ков и на вете­ра­нов Мария, он про­во­дит через коми­ции новое пред­ло­же­ние: Марию при­сва­и­ва­ет­ся про­кон­суль­ская власть, и он вме­сто Сул­лы назна­ча­ет­ся коман­ду­ю­щим в пред­сто­я­щей войне с Мит­рида­том.

Сул­ла еще до нача­ла голо­со­ва­ния - он, веро­ят­но, пред­видел небла­го­при­ят­ный для себя исход - поки­нул Рим и спеш­но отпра­вил­ся в город Нолу, где сто­я­ли навер­бо­ван­ные им для похо­да на Восток вой­ска. Вско­ре сюда при­бы­ли послан­ные Суль­пи­ци­ем воен­ные три­бу­ны, кото­рым пору­ча­лось при­нять вой­ско и при­ве­сти его к Марию.

Одна­ко Сул­ла сумел их опе­редить. Вой­ско вовсе не жела­ло пере­ме­ны коман­до­ва­ния, тем более что вои­нам дали понять: новый пол­ко­во­дец, несо­мнен­но, набе­рет новых сол­дат и тем самым лишит их надежд на бога­тую добы­чу, кото­рую сулил нетя­же­лый и без­услов­но победо­нос­ный поход на Восток. Поэто­му на бур­ной сол­дат­ской сход­ке послан­цев Суль­пи­ция поби­ли кам­ня­ми, а от Сул­лы вой­ско потре­бо­ва­ло вести его на Рим. Это было нечто неслы­хан­ное, небы­ва­лое, мно­гие коман­ди­ры в ужа­се отка­за­лись при­нять уча­стие в бра­то­убий­ст­вен­ной войне, но Сул­ла - хотя и не без неко­то­рых коле­ба­ний - дви­нул армию на Рим .

По доро­ге его два­жды пыта­лись оста­но­вить послан­цы сена­та (их напра­ви­ли под дав­ле­ни­ем Суль­пи­ция и Мария), но Сул­ла, гро­мо­глас­но заявив, что он высту­па­ет про­тив тира­нов, про­дол­жал дви­гать­ся к Риму. Суль­пи­ций Руф и Марий пыта­лись орга­ни­зо­вать обо­ро­ну, послед­ний обра­тил­ся за помо­щью даже к рабам, но, как рас­ска­зы­ва­ет Плу­тарх, к нему при­со­еди­ни­лось все­го лишь трое . Пре­одолев сопро­тив­ле­ние отдель­ных отрядов и почти нево­ору­жен­ной тол­пы, кото­рая толь­ко мог­ла осы­пать всту­паю­щее в Рим вой­ско гра­дом чере­пи­цы и кам­ней с крыш домов, Сул­ла взял город. Впер­вые за всю свою мно­го­ве­ко­вую исто­рию Рим был взят рим­ски­ми же вой­ска­ми!

с.36 Сра­зу же нача­лись жесто­кие репрес­сии. Сул­ла, созвав сенат, осудил на смерть несколь­ко чело­век, в том чис­ле Мария и Суль­пи­ция Руфа. Суль­пи­ций, пре­дан­ный сво­им рабом, был убит, при­чем Сул­ла сна­ча­ла в награ­ду осво­бо­дил это­го раба, а затем при­ка­зал сбро­сить его со ска­лы за пре­да­тель­ство. За голо­ву Мария назна­ча­лась осо­бо круп­ная награ­да, но ему уда­лось бежать. Мно­гие мари­ан­цы, хотя и не при­го­во­рен­ные к смер­ти, тоже вынуж­де­ны были бежать, опа­са­ясь, не без осно­ва­ния, за жизнь.

Рас­пра­вив­шись с глав­ны­ми из сво­их поли­ти­че­ских про­тив­ни­ков, Сул­ла при­сту­пил к государ­ст­вен­ным рефор­мам. Все зако­ны Суль­пи­ция Руфа были отме­не­ны, три­бут­ные коми­ции - наи­бо­лее демо­кра­тич­ный вид народ­ных собра­ний в Риме - ото­дви­ну­ты на зад­ний план по срав­не­нию с собра­ни­я­ми по цен­ту­ри­ям, где, как извест­но (еще со вре­мен Сер­вия Тул­лия!), зажи­точ­ные граж­дане поль­зо­ва­лись решаю­щим пре­иму­ще­ст­вом при голо­со­ва­нии. Вооб­ще роль наи­бо­лее демо­кра­ти­че­ских эле­мен­тов рим­ско­го государ­ст­вен­но­го устрой­ства силь­но при­ни­жа­лась и огра­ни­чи­ва­лась: народ­ные три­бу­ны не име­ли теперь пра­ва обра­щать­ся со сво­и­ми зако­но­про­ек­та­ми непо­сред­ст­вен­но к коми­ци­ям, а тре­бо­ва­лась пред­ва­ри­тель­ная санк­ция сена­та. Это, конеч­но, был удар, нано­си­мый одновре­мен­но и само­сто­я­тель­но­сти коми­ций, и неза­ви­си­мо­сти три­бу­на­та. Зато, несо­мнен­но, уси­ли­ва­лась руко­во­дя­щая роль сена­та, состав кото­рой уве­ли­чи­вал­ся вдвое и дово­дил­ся до 600 чело­век. Само собой разу­ме­ет­ся, что новые сена­то­ры вер­бо­ва­лись глав­ным обра­зом из сто­рон­ни­ков Сул­лы.

Про­во­дя все эти рефор­мы, Сул­ла вынуж­ден был спе­шить. Бли­жай­шая и неот­лож­ная зада­ча, от кото­рой зави­се­ло все его буду­щее, заклю­ча­лась в дру­гом. Он был обя­зан в крат­чай­ший срок опла­тить век­сель, выдан­ный им сво­им сол­да­там, - обес­пе­чить удач­ный поход, победу, бога­тую добы­чу. Поэто­му он задер­жал­ся в Риме толь­ко до новых кон­суль­ских выбо­ров.

Одна­ко исход этих выбо­ров был для Сул­лы не вполне бла­го­при­я­тен. Если одним из кон­су­лов он сумел про­ве­сти сво­е­го явно­го сто­рон­ни­ка Гнея Окта­вия, то на вто­рое место про­шел кан­дидат, для него весь­ма мало при­ем­ле­мый, - Луций Кор­не­лий Цин­на. И хотя Цин­на сра­зу же и при свиде­те­лях поклял­ся в вер­но­сти с.37 поряд­кам, уста­нов­лен­ным Сул­лой, тот еще не успел уехать из Рима, как Цин­на уже начал - конеч­но, не сво­и­ми рука­ми - гото­вить обви­не­ние и судеб­ное дело про­тив Сул­лы. Но Сул­ле было не до того, он боль­ше уже не мог меш­кать и пото­му, как иро­ни­че­ски заме­ча­ет Плу­тарх, « поже­лав и судьям и обви­ни­те­лям доб­ро­го здра­вия» , Сул­ла отбыл на вой­ну с Мит­рида­том .

Сра­зу же после его отъ­езда поло­же­ние в Риме изме­ни­лось самым реши­тель­ным обра­зом. Цин­на, искав­ший себе опо­ру в « новых граж­да­нах» (а по неко­то­рым дан­ным даже полу­чив­ший из этих кру­гов взят­ку в 300 талан­тов ), внес зако­но­про­ект, повто­ряв­ший анну­ли­ро­ван­ный lex Sul­pi­cia, о рас­пре­де­ле­нии новых граж­дан по 35 три­бам. Кро­ме того, пред­ла­га­лось вер­нуть в Рим всех тех, кто при Сул­ле был при­знан вра­гом наро­да и изгнан из горо­да.

Вто­рой кон­сул Гней Окта­вий и сенат вос­про­ти­ви­лись про­веде­нию этих зако­но­про­ек­тов. Народ­ное собра­ние про­те­ка­ло бур­но. Сто­рон­ни­ки Цин­ны заня­ли форум, имея при себе спря­тан­ные кин­жа­лы, и с кри­ком тре­бо­ва­ли допу­ще­ния новых граж­дан во все три­бы. Но и сто­рон­ни­ки Окта­вия тоже яви­лись воору­жен­ны­ми. На фору­ме про­изо­шло насто­я­щее сра­же­ние, в резуль­та­те кото­ро­го одер­жа­ли верх сто­рон­ни­ки Окта­вия и сена­та. Цин­на сде­лал отча­ян­ную попыт­ку собрать и воору­жить рабов. Когда из это­го ниче­го не вышло, ему при­шлось бежать из горо­да. Сенат при­нял реше­ние лишить его кон­суль­ско­го зва­ния и даже граж­дан­ских прав, как чело­ве­ка, кото­рый, будучи кон­су­лом, оста­вил город, нахо­див­ший­ся в угро­жа­е­мом поло­же­нии, на про­из­вол судь­бы и, кро­ме того, обе­щал сво­бо­ду рабам.

Одна­ко все эти собы­тия были лишь нача­лом борь­бы. Цин­на отнюдь не пал духом, но, про­явив боль­шую энер­гию, объ­ез­жал ита­лий­ские горо­да, жите­ли кото­рых недав­но полу­чи­ли пра­ва граж­дан­ства. Здесь он соби­рал сред­ства и вер­бо­вал вой­ска. Рим­ская армия, сто­яв­шая в Капуе, пере­шла на его сто­ро­ну. Тем вре­ме­нем вер­нул­ся из сво­е­го изгна­ния (из Афри­ки) Марий. Он выса­дил­ся в Этру­рии и, объ­ез­жая в свою оче­редь этрус­ские горо­да и обе­щая им так­же граж­дан­ские пра­ва, сумел с.38 навер­бо­вать доволь­но круп­ный отряд (до 6 тыс. чел.). После это­го Цин­на и Марий объ­еди­ни­ли свои силы, дви­ну­лись на Рим и раз­би­ли лагерь невда­ле­ке от горо­да.

Так как под­воз про­до­воль­ст­вия в Рим был отре­зан, насе­ле­ние нача­ло голо­дать. Цин­на сно­ва обра­тил­ся к рабам, обе­щая им сво­бо­ду. На сей раз боль­шое чис­ло рабов пере­бе­жа­ло к нему. Вой­ско, кото­рым рас­по­ла­гал Окта­вий, тоже ока­за­лось не совсем надеж­ным. В этой ситу­а­ции сенат при­нял реше­ние напра­вить посоль­ство к Цинне для пере­го­во­ров. Одна­ко послы вер­ну­лись ни с чем, так как они не зна­ли, что им сле­ду­ет отве­тить на вопрос Цин­ны: яви­лись ли они к нему как к кон­су­лу или как к част­но­му лицу? Через неко­то­рое вре­мя к Цинне было направ­ле­но новое посоль­ство, кото­рое обра­ти­лось к нему уже как к кон­су­лу и про­си­ло лишь об одном - чтобы он дал клят­ву не про­из­во­дить рез­ни.

Пере­го­во­ры про­ис­хо­ди­ли в при­сут­ст­вии Мария. Он сто­ял воз­ле крес­ла Цин­ны и не про­из­нес ни одно­го сло­ва. Сам Цин­на наот­рез отка­зал­ся при­не­сти клят­ву, но ска­зал, что по сво­ей воле не будет вино­вен в убий­стве хотя бы одно­го чело­ве­ка. Попут­но он доба­вил, чтобы Окта­вий не попа­дал­ся ему на гла­за, а то с ним может что-нибудь про­изой­ти и поми­мо воли само­го Цин­ны. Сенат при­нял все усло­вия и пред­ло­жил Цинне и Марию всту­пить в город. Но так как Марий с мрач­ной иро­ни­ей заме­тил, что для изгнан­ни­ков нет досту­па в город, то народ­ные три­бу­ны немед­лен­но анну­ли­ро­ва­ли его изгна­ние (как и всех про­чих, изгнан­ных в кон­суль­ство Сул­лы) .

Бли­жай­шие собы­тия пока­за­ли, что опа­се­ния сена­та были не напрас­ны. Как толь­ко вой­ско Цин­ны и Мария всту­пи­ло в город, нача­лась страш­ная рез­ня, сопро­вож­да­е­мая раз­граб­ле­ни­ем иму­ще­ства сул­лан­цев. Сол­да­ты Мария уби­ва­ли всех, на кого он ука­зы­вал рукой, и даже тех, на чьи покло­ны он не отве­чал. Гней Окта­вий, кото­рый, несмот­ря на зло­ве­щее пред­у­преж­де­ние Цин­ны, отка­зал­ся поки­нуть город, был убит, и его голо­ва - впер­вые в исто­рии Рима голо­ва рим­ско­го кон­су­ла - была выстав­ле­на на фору­ме перед ора­тор­ской три­бу­ной. Цин­на так­же весь­ма свое­об­раз­но отбла­го­да­рил тех рабов, кото­рые, по его при­зы­ву, пере­бе­жа­ли к нему, когда с.39 он ещё сто­ял лаге­рем у Стен Рима: как-то ночью, когда рабы спа­ли, он окру­жил их отрядом, состо­я­щим из гал­лов, и всех пере­бил. Аппи­ан, сооб­щаю­щий об этом фак­те, с удо­вле­тво­ре­ни­ем заклю­ча­ет: рабы полу­чи­ли долж­ное воз­мездие за про­яв­лен­ное ими нару­ше­ние вер­но­сти сво­им гос­по­дам .

Рез­ня про­дол­жа­лась око­ло неде­ли. Затем насту­пи­ло неко­то­рое зати­шье, в горо­де уста­нав­ли­вал­ся порядок. Вско­ре про­шли кон­суль­ские выбо­ры. Кон­су­ла­ми на 86 г. ока­за­лись избра­ны Марий и Цин­на. Для Мария это было седь­мое - но и послед­нее - кон­суль­ство. Бук­валь­но через несколь­ко дней после сво­е­го избра­ния он умер.

Все зако­ны Сул­лы были отме­не­ны. Новые граж­дане рас­пре­де­ля­лись по 35 три­бам. Про­во­ди­лась частич­ная кас­са­ция дол­гов, при­сту­пи­ли к орга­ни­за­ции коло­нии в Капуе, кото­рую еще хотел выве­сти Гай Гракх. Нако­нец, было при­ня­то реше­ние о том, чтобы лишить Сул­лу прав коман­ду­ю­ще­го и на вой­ну с Мит­рида­том направ­лял­ся Луций Вале­рий Флакк, избран­ный кон­су­лом (на осво­бо­див­ше­е­ся место Мария).

Как же раз­ви­ва­лись за это вре­мя собы­тия на восточ­ном теат­ре вой­ны? Когда Сул­ла еще пере­прав­лял­ся со сво­им вой­ском в Гре­цию, поло­же­ние Мит­рида­та и его успе­хи пре­взо­шли вся­кое ожида­ние. Он вла­дел Вифи­ни­ей и Кап­па­до­ки­ей, отнял про­вин­цию Азию у рим­лян, один из его сыно­вей управ­лял основ­ны­ми вла­де­ни­я­ми в Пон­те и на Бос­по­ре, дру­гой же сын - Ари­а­рат - с боль­шой арми­ей поко­рял Фра­кию и Македо­нию. Пол­ко­во­дец Мит­рида­та Архе­лай под­чи­нил Киклад­ские ост­ро­ва, Эвбею и опе­ри­ро­вал на терри­то­рии Гре­ции. Афи­на­ми управ­лял фак­ти­че­ский став­лен­ник царя - тиран Ари­сти­он.

Сул­ла, выса­див­шись в 87 г. в Эпи­ре, совер­шил оттуда пере­ход в Бео­тию. Затем он при­сту­пил к оса­де Афин. Велись под­ко­пы, стро­и­лись осад­ные маши­ны, и так как стро­и­тель­но­го мате­ри­а­ла не хва­та­ло, Сул­ла не поща­дил свя­щен­ные рощи Ака­де­мии и Ликея: они были выруб­ле­ны. Нуж­да­ясь в день­гах, он посы­лал сво­их пред­ста­ви­те­лей в зна­ме­ни­тей­шие хра­мы и свя­ти­ли­ща Элла­ды, с тем чтобы они достав­ля­ли ему оттуда накоп­лен­ные сокро­ви­ща. Когда один из его послан­цев, не рискуя с.40 изъ­ять сокро­ви­ща Дель­фий­ско­го хра­ма, сооб­щил Сул­ле, что в хра­ме сама собой зазву­ча­ла кифа­ра и что это сле­ду­ет рас­смат­ри­вать как знак, подан­ный бога­ми, Сул­ла насмеш­ли­во отве­тил это­му упол­но­мо­чен­но­му, чтобы он дей­ст­во­вал реши­тель­нее, ибо таким путем боги выра­жа­ют отнюдь не гнев, но ско­рее радость и согла­сие. Когда деле­га­ты, направ­лен­ные к Сул­ле Ари­сти­о­ном, вме­сто дело­вых пере­го­во­ров нача­ли гово­рить о вели­ком про­шлом Афин, о Тесее и о Пер­сид­ских вой­нах, то Сул­ла не менее насмеш­ли­во заме­тил им: « Иди­те-ка отсюда, милей­шие, и все свои рос­сказ­ни при­хва­ти­те с собой; рим­ляне ведь посла­ли меня в Афи­ны не учить­ся, а усми­рять измен­ни­ков» .

Нако­нец, когда город был взят и пре­дан Сул­лой на поток и раз­граб­ле­ние, когда кровь погиб­ших, по сло­вам оче­вид­цев, обаг­ри­ла не толь­ко город­ские обла­сти, но даже вытек­ла за ворота, когда и сам Сул­ла насы­тил­ся местью, он про­из­нес несколь­ко слов в похва­лу древним афи­ня­нам и ска­зал, что дару­ет « немно­гих мно­гим, милуя живых ради мерт­вых» .

Реши­тель­ное сра­же­ние с пол­ко­во­д­ца­ми Мит­рида­та про­изо­шло на терри­то­рии Бео­тии у горо­да Херо­неи (86 г.). Бит­ва была упор­ной и окон­чи­лась победой рим­лян. Сле­ду­ю­щую важ­ную победу Сул­ла одер­жал при Орхо­мене, в резуль­та­те чего остат­ки войск Мит­рида­та вынуж­де­ны были пол­но­стью очи­стить терри­то­рию Гре­ции.

Эти две победы реши­ли по суще­ству исход вой­ны. Поло­же­ние Мит­рида­та рез­ко ухуд­ши­лось. В 86 г. в Гре­ции выса­дил­ся со сво­им вой­ском Вале­рий Флакк. Одна­ко его сол­да­ты нача­ли пере­бе­гать к Сул­ле, и вско­ре Флакк был убит. Коман­до­ва­ние пере­шло к его лега­ту - Гаю Фла­вию Фим­брии. Ему уда­лось вытес­нить Мит­рида­та из Пер­га­ма, и сюда же, в про­вин­цию Азию, дви­нул свои вой­ска Сул­ла. Мит­рида­ту не оста­ва­лось ниче­го дру­го­го, как про­сить о мире. Его лич­ная встре­ча с Сул­лой про­изо­шла в Дар­дане. Сул­ла дер­жал себя весь­ма высо­ко­мер­но и, не отве­чая на при­вет­ст­вие пон­тий­ско­го царя, сра­зу поста­вил вопрос реб­ром: согла­сен ли Мит­ридат на усло­вия, передан­ные ему Сул­лой при пред­ва­ри­тель­ных пере­го­во­рах? Когда царь отве­чал на эти сло­ва с.41 мол­ча­ни­ем, Сул­ла заявил: про­си­те­ли долж­ны гово­рить пер­вы­ми, мол­чать могут победи­те­ли. Мит­ридат был вынуж­ден пой­ти на усло­вия, пред­ло­жен­ные Сул­лой. Он очи­щал все захва­чен­ные им ранее терри­то­рии, выпла­чи­вал кон­три­бу­цию в 3 тыс. талан­тов и выда­вал рим­ля­нам часть сво­е­го флота.

Усло­вия мира были срав­ни­тель­но мяг­ки­ми и ком­про­мисс­ны­ми, посколь­ку Сул­ла уже начал гото­вить­ся к воз­вра­ще­нию в Ита­лию, а кро­ме того, не исклю­ча­лось столк­но­ве­ние с Фим­бри­ей. Одна­ко это­го не про­изо­шло, так как сол­да­ты Фим­брии отка­за­лись сра­жать­ся с вой­ском Сул­лы. Фим­брия окон­чил жизнь само­убий­ст­вом.

Конец 85 г. и нача­ло 84 г. Сул­ла про­вел в Азии. Участ­ни­ки изби­е­ния рим­лян, дей­ст­во­вав­шие по при­ка­зу Мит­рида­та, понес­ли жесто­кое нака­за­ние. На горо­да про­вин­ции был нало­жен огром­ный штраф в 20 тыс. талан­тов. Кро­ме того, каж­дый домо­хо­зя­ин был обя­зан брать на постой сол­дат и офи­це­ров рим­ской армии на самых разо­ри­тель­ных усло­ви­ях. Во вто­рой поло­вине 84 г. Сул­ла из Эфе­са пере­пра­вил­ся в Пирей. Здесь он, кста­ти ска­зать, забрал себе обшир­ную биб­лио­те­ку, в кото­рой име­лись почти все про­из­веде­ния Ари­сто­те­ля и Тео­ф­ра­с­та. В Гре­ции Сул­ла отды­хал и лечил­ся от при­сту­па подаг­ры, а так­же гото­вил­ся к похо­ду в Ита­лию, к борь­бе с мари­ан­ца­ми. Он напра­вил посла­ние сена­ту, в кото­ром пере­чис­лял все свои победы и заслу­ги перед государ­ст­вом, начи­ная с Югур­тин­ской вой­ны. В награ­ду за это, писал он, его объ­яви­ли вра­гом оте­че­ства, дом его раз­ру­шен, жене его и детям с трудом уда­лось спа­стись. Теперь, победо­нос­но закон­чив вой­ну с Мит­рида­том, он явит­ся на помощь Риму, вос­ста­но­вит спра­вед­ли­вость и ото­мстит вра­гам. Что каса­ет­ся всех про­чих граж­дан (в том чис­ле и новых!), Сул­ла обе­щал им пол­ную без­опас­ность и про­ще­ние.

Но, конеч­но, и мари­ан­цы гото­ви­лись в свою оче­редь к войне с Сул­лой. Цин­на и его новый кол­ле­га по кон­суль­ству Кар­бон объ­ез­жа­ли Ита­лию, вер­бо­ва­ли вой­ско, вся­че­ски воз­буж­да­ли про­тив Сул­лы новых граж­дан. Одна­ко эти дей­ст­вия дале­ко не все­гда были успеш­ны, а на одной из бур­ных схо­док сол­да­ты, не желав­шие отправ­лять­ся на вой­ну с Сул­лой, воз­му­ти­лись, и Цин­на был убит. Тем не менее ряд ита­лий­ских горо­дов под­дер­жи­вал мари­ан­цев, да и в Риме слиш­ком мно­гие име­ли с.42 осно­ва­ние боять­ся воз­вра­ще­ния Сул­лы, и пото­му набор войск про­дол­жал­ся.

Сул­ла со сво­ей арми­ей выса­дил­ся в Брун­ди­зии вес­ной 83 г. Вско­ре на его сто­ро­ну с круп­ным отрядом войск пере­шел про­кон­сул Цеци­лий Метелл Пий, а затем во гла­ве лич­но им навер­бо­ван­но­го леги­о­на явил­ся моло­дой Гней Пом­пей, в буду­щем про­слав­лен­ный пол­ко­во­дец, сопер­ник Цеза­ря.

Граж­дан­ская вой­на, раз­вер­нув­ша­я­ся на терри­то­рии Ита­лии, дли­лась пол­то­ра года и отли­ча­лась край­ней оже­сто­чен­но­стью. Аппи­ан, рас­ска­зы­вая о ходе этой вой­ны, пред­ва­ря­ет, в соот­вет­ст­вии с излюб­лен­ным при­е­мом антич­ных исто­ри­ков, свое опи­са­ние пере­чис­ле­ни­ем самых мрач­ных пред­зна­ме­но­ва­ний. Он гово­рит, что про­изо­шло мно­го чудес: так, напри­мер, раз­ре­шил­ся от бре­ме­ни мул, какая-то жен­щи­на роди­ла вме­сто ребен­ка змею, в Риме слу­чи­лось зем­ле­тря­се­ние и рух­ну­ло несколь­ко свя­ти­лищ, а ста­рин­ный, выстро­ен­ный четы­ре­ста лет назад храм на Капи­то­лии сго­рел, и никто не мог узнать при­чи­ны пожа­ра .

Из Брун­ди­зия, жите­ли кото­ро­го впу­сти­ли вой­ско Сул­лы без боя (за что они в даль­ней­шем осво­бож­да­лись от каких бы то ни было побо­ров), Сул­ла напра­вил­ся к Риму. Про­изо­шло несколь­ко упор­ных и кро­во­про­лит­ных сра­же­ний, и, нако­нец, 1 нояб­ря 82 г. у Кол­лин­ских ворот, кото­рые вели в Рим с севе­ра, мари­ан­цы были окон­ча­тель­но, наго­ло­ву раз­гром­ле­ны, а Рим вто­рич­но взят с бою рим­ски­ми вой­ска­ми под коман­до­ва­ни­ем Сул­лы.

Победа Сул­лы озна­ме­но­ва­лась на сей раз еще неслы­хан­ным терро­ром. Даже при­вык­шие за эти годы ко мно­го­му жите­ли Рима при­шли в ужас. Бук­валь­но в пер­вый же день после взя­тия горо­да Сул­ла созвал заседа­ние сена­та в хра­ме боги­ни Бел­ло­ны. В то же самое вре­мя в близ­ле­жа­щий цирк было согна­но до 6 тыс. плен­ни­ков, захва­чен­ных в ходе боев. И вот, когда Сул­ла, обра­ща­ясь к сена­то­рам, начал гово­рить, спе­ци­аль­но отря­жен­ные им сол­да­ты ста­ли изби­вать этих людей. Жерт­вы, кото­рых было так мно­го и кото­рых реза­ли в страш­ной суто­ло­ке и тес­но­те, под­ня­ли отча­ян­ный крик. Сена­то­ры были потря­се­ны, при­шли в ужас, но дер­жав­ший речь с.43 Сул­ла, ничуть не меня­ясь в лице, ска­зал, что тре­бу­ет боль­ше вни­ма­ния к сво­им сло­вам, а то, что про­ис­хо­дит за сте­на­ми хра­ма, его слу­ша­те­лей не каса­ет­ся: там по его при­ка­за­нию вра­зум­ля­ют кое-кого из него­дя­ев.

Впер­вые терро­ру при­да­вал­ся орга­ни­зо­ван­ный и даже пла­но­мер­ный харак­тер. Были объ­яв­ле­ны про­скрип­ции, т. е. спис­ки лиц, кото­рые по тем или иным при­чи­нам каза­лись Сул­ле подо­зри­тель­ны­ми. Такие люди объ­яв­ля­лись вне зако­на: каж­дый мог их без­на­ка­зан­но убить или выдать. Иму­ще­ство их кон­фис­ко­вы­ва­лось, и из части его выпла­чи­ва­лась награ­да донос­чи­ку (или убий­це). Если доно­сил раб, он полу­чал сво­бо­ду. Голо­вы уби­тых выстав­ля­лись на фору­ме для все­об­ще­го обо­зре­ния. За вре­мя про­скрип­ций было каз­не­но 90 сена­то­ров и 2600 всад­ни­ков. Дру­зья и сто­рон­ни­ки Сул­лы, поль­зу­ясь про­скрип­ци­я­ми, сво­ди­ли лич­ные сче­ты со сво­и­ми недру­га­ми, и так как иму­ще­ство погиб­ших про­да­ва­лось с аук­ци­о­на, то мно­гие сул­лан­цы - напри­мер, Марк Лици­ний Красс - соста­ви­ли себе на этом огром­ные состо­я­ния.

Сул­ла щед­ро награ­дил сол­дат. Не гово­ря уже о воен­ной добы­че и о разда­чах при три­ум­фе, он вывел в коло­нии на терри­то­рию Этру­рии, Лаци­у­ма и Кам­па­нии око­ло 100 тыс. вете­ра­нов, наде­лив их зем­лей. Для наде­лов зем­ля кон­фис­ко­ва­лась в тех горо­дах, кото­рые во вре­мя граж­дан­ской вой­ны нахо­ди­лись на сто­роне мари­ан­цев и ока­зы­ва­ли про­ти­во­дей­ст­вие Сул­ле. Эти земель­ные кон­фис­ка­ции разо­ри­ли и при­ве­ли к пау­пе­ри­за­ции не один деся­ток тысяч кре­стьян в Ита­лии.

Сажая сво­их вете­ра­нов на зем­лю, Сул­ла стре­мил­ся, оче­вид­но, создать всем ему обя­зан­ный слой насе­ле­ния, создать опре­де­лен­ную опо­ру в мас­шта­бе всей Ита­лии. В самом Риме опо­рой для него ста­ли 10 тыс. так назы­вае­мых кор­не­ли­ев - отпу­щен­ные им на волю и полу­чив­шие пра­ва рим­ских граж­дан рабы тех, кто погиб при про­скрип­ци­ях. Уме­ло исполь­зуя всех этих людей, Сул­ла мог ока­зы­вать доста­точ­но ощу­ти­мое вли­я­ние на ход и дея­тель­ность коми­ций.

Сул­ла был про­воз­гла­шен дик­та­то­ром на неогра­ни­чен­ный срок и наде­лен самы­ми широ­ки­ми пол­но­мо­чи­я­ми по устрой­ству государ­ства и изда­нию зако­нов. Дик­та­то­ры не назна­ча­лись в Риме со вре­мен вто­рой Пуни­че­ской вой­ны, т. е. более 120 лет. Кро­ме того, дик­та­ту­ра, объ­яв­ляв­ша­я­ся в слу­чае край­ней воен­ной опас­но­сти, все­гда с.44 огра­ни­чи­ва­лась полу­го­дич­ным сро­ком. Сул­ла был пер­вым « бес­сроч­ным» дик­та­то­ром. Кро­ме того, про­воз­гла­ша­лось, что он не несет ника­кой ответ­ст­вен­но­сти за все про­ис­шед­шее, а на буду­щее полу­ча­ет пол­ную власть карать смер­тью, лишать иму­ще­ства, выво­дить коло­нии, осно­вы­вать и раз­ру­шать горо­да, отби­рать цар­ства и жало­вать их, кому поже­ла­ет .

Сул­лой были вос­ста­нов­ле­ны все те нов­ше­ства и изме­не­ния, кото­рые он внес в рим­ское государ­ст­вен­ное устрой­ство, после того как захва­тил Рим в пер­вый раз. Еще более уве­ли­чи­ва­лось зна­че­ние сена­та, в част­но­сти рас­ши­ря­лись его судеб­ные функ­ции. Уве­ли­чи­ва­лось и общее чис­ло маги­ст­ра­тов: вме­сто шести пре­то­ров теперь изби­ра­лось восемь, вме­сто вось­ми кве­сто­ров - два­дцать. Кон­су­лы и пре­то­ры по исте­че­нии сро­ка (годич­но­го) пре­бы­ва­ния в сво­ей долж­но­сти назна­ча­лись намест­ни­ка­ми про­вин­ций. Наряду с этим еще боль­ше ущем­ля­лись пра­ва коми­ций и народ­ных три­бу­нов. Поми­мо того, что все свои зако­но­про­ек­ты три­бу­ны долж­ны были согла­со­вы­вать с сена­том, теперь объ­яв­ля­лось, что те, кто зани­мал долж­ность народ­но­го три­бу­на, уже не име­ют пра­ва домо­гать­ся какой-либо дру­гой государ­ст­вен­ной долж­но­сти. Таким обра­зом, для людей, стре­мя­щих­ся занять руко­во­дя­щее поло­же­ние в рес­пуб­ли­ке, три­бу­нат обес­це­ни­вал­ся и даже мог слу­жить пре­пят­ст­ви­ем, если иметь в виду даль­ней­шую карье­ру. Тако­ва была непи­са­ная кон­сти­ту­ция, уста­но­вив­ша­я­ся в резуль­та­те дик­та­ту­ры Сул­лы.

Все выше­из­ло­жен­ное дает, на наш взгляд, опре­де­лен­ные осно­ва­ния для неко­то­рых выво­дов о дея­тель­но­сти Сул­лы, для его оцен­ки как исто­ри­че­ской лич­но­сти. Нам пред­став­ля­ет­ся, что основ­ной пру­жи­ной всей его дея­тель­но­сти было неуем­ное, нена­сыт­ное стрем­ле­ние к вла­сти, непо­мер­ное често­лю­бие.

Надо ска­зать, что эти оба поня­тия - стрем­ле­ние к вла­сти и често­лю­бие - отож­дествля­лись сами­ми древни­ми авто­ра­ми. Для рим­ских исто­ри­ков, раз­мыш­ляв­ших о судь­бах сво­е­го оте­че­ства, о его про­шлом и насто­я­щем, о при­чи­нах его рас­цве­та и упад­ка, конеч­но, были недо­ступ­ны такие поня­тия, как клас­со­вая борь­ба, роль народ­ных масс, соци­аль­но-эко­но­ми­че­ские усло­вия раз­ви­тия обще­ства. Но тем не менее они пыта­лись выяс­нить с.45 при­чи­ны и суть явле­ний. Они пыта­лись их най­ти в сво­их, кажу­щих­ся нам ныне наив­ны­ми, пред­став­ле­ни­ях о борь­бе меж­ду « доб­ром» и « злом» , меж­ду доб­ро­де­те­ля­ми (vir­tu­tes) и поро­ка­ми (vi­tia, fla­gi­tia), врож­ден­ны­ми как у отдель­ных людей, так и целых поко­ле­ний.

Еще Катон Стар­ший про­воз­гла­сил борь­бу про­тив ино­зем­ных « гнус­но­стей и поро­ков» (no­va fla­gi­tia), за вос­ста­нов­ле­ние ста­рых рим­ских доб­ро­де­те­лей. Зло­вред­ней­ши­ми из всех поро­ков он счи­тал коры­сто­лю­бие и любовь к рос­ко­ши (ava­ri­tia, lu­xu­ria), а так­же често­лю­бие, тще­сла­вие (am­bi­tus). Те же поро­ки фигу­ри­ру­ют у Поли­бия, когда он гово­рит о нару­ше­нии граж­дан­ско­го согла­сия в обще­стве. Насколь­ко мож­но судить по сохра­нив­шим­ся фраг­мен­там исто­ри­че­ско­го труда Посидо­ния, назван­ные поро­ки игра­ли не послед­нюю роль и в его тео­рии упад­ка нра­вов. Нако­нец, мы встре­ча­ем­ся с раз­вер­ну­тым обос­но­ва­ни­ем их роли и зна­че­ния для судеб Рим­ско­го государ­ства, когда зна­ко­мим­ся с исто­ри­че­ской кон­цеп­ци­ей Сал­лю­стия.

Сал­лю­стий, давая в одном из сво­их исто­ри­че­ских экс­кур­сов крат­кий обзор исто­рии Рима, гово­рит сна­ча­ла о счаст­ли­вом пери­о­де этой исто­рии, « золо­том веке» . Одна­ко, когда Рим­ское государ­ство окреп­ло, сосед­ние пле­ме­на и наро­ды были под­чи­не­ны и, нако­нец, сокру­шен наи­бо­лее опас­ный сопер­ник - Кар­фа­ген, тогда вдруг « судь­ба без­удерж­но ста­ла изли­вать свой гнев и все пере­ме­ша­лось» . Имен­но с это­го вре­ме­ни в обще­стве нача­ли раз­ви­вать­ся такие поро­ки, кото­рые ока­за­лись пер­во­при­чи­ной всех зол, - страсть к обо­га­ще­нию и жаж­да вла­сти .

Сал­лю­стий дает раз­вер­ну­тое и чрез­вы­чай­но любо­пыт­ное опре­де­ле­ние, харак­те­ри­сти­ку этих двух основ­ных поро­ков. Любовь к день­гам, коры­сто­лю­бие (ava­ri­tia) в корне подо­рва­ло вер­ность, прав­ди­вость и про­чие доб­рые чув­ства, научи­ло высо­ко­ме­рию и жесто­ко­сти, научи­ло все счи­тать про­даж­ным. Стрем­ле­ние же к вла­сти или често­лю­бие (am­bi­tio) - для Сал­лю­стия эти поня­тия вза­и­мо­за­ме­ня­е­мы - заста­ви­ло мно­гих людей стать лже­ца­ми и лице­ме­ра­ми, одно втайне дер­жать на уме, а дру­гое выска­зы­вать на сло­вах, ценить друж­бу и враж­ду не по суще­ству, а исхо­дя из сооб­ра­же­ний рас­че­та и выго­ды, с.46 забо­тить­ся лишь о бла­го­при­стой­но­сти внеш­не­го вида, а отнюдь не внут­рен­них качеств. Кста­ти ска­зать, Сал­лю­стий счи­та­ет, что из этих двух поро­ков често­лю­бие все же более про­сти­тель­но, или, как он выра­жа­ет­ся, « бли­же сто­ит к доб­ро­де­те­ли» , алч­ность же, несо­мнен­но, более низ­кий порок, веду­щий к гра­бе­жам и раз­бо­ям, как это и обна­ру­жи­лось в пол­ной мере после вто­рич­но­го захва­та вла­сти Сул­лой .

Без­услов­но, харак­те­ри­зуя столь деталь­но поня­тие вла­сто­лю­бия, Сал­лю­стий имел перед гла­за­ми какой-то вполне кон­крет­ный « обра­зец» (или образ­цы!), кото­рый и поз­во­лил ему пере­чис­лить столь типич­ные чер­ты и осо­бен­но­сти. Но если это был Сул­ла, то Сал­лю­стий не смог уло­вить одной, и, пожа­луй, наи­бо­лее яркой чер­ты его харак­те­ра. Сул­ла, конеч­но, не пер­вый и не един­ст­вен­ный государ­ст­вен­ный дея­тель Рима, кото­рый стре­мил­ся к вла­сти. Но вла­сто­лю­бие Сул­лы ока­за­лось несколь­ко ино­го типа, вер­нее, ино­го каче­ства, чем ана­ло­гич­ное свой­ство его пред­ше­ст­вен­ни­ков, в том чис­ле и его непо­сред­ст­вен­но­го сопер­ни­ка Мария. В отли­чие от них всех, нахо­див­ших­ся в пле­ну у ста­рых пред­став­ле­ний и тра­ди­ций, Сул­ла устре­мил­ся к вла­сти небы­ва­лым еще путем - не счи­та­ясь ни с чем, напе­ре­кор всем тра­ди­ци­ям и зако­нам. Если его пред­ше­ст­вен­ни­ки как-то сооб­ра­зо­вы­ва­лись с обще­при­ня­ты­ми нор­ма­ми мора­ли, чест­но соблюда­ли « пра­ви­ла игры» , то он был пер­вым, кто риск­нул нару­шить их. И он же был пер­вым, кто дей­ст­во­вал в соот­вет­ст­вии с прин­ци­пом, про­воз­гла­шаю­щим, что победи­те­ля, героя не судят, что ему - все доз­во­ле­но.

Не слу­чай­но мно­гие из совре­мен­ных исто­ри­ков счи­та­ют Сул­лу пер­вым рим­ским импе­ра­то­ром. Кста­ти, титул импе­ра­то­ра суще­ст­во­вал в рес­пуб­ли­кан­ском Риме с дав­них пор и пона­ча­лу не имел ника­ко­го монар­хи­че­ско­го оттен­ка. Это был чисто воен­ный почет­ный титул, кото­рым обыч­но сами сол­да­ты награж­да­ли победо­нос­но­го пол­ко­во­д­ца. Его имел и Сул­ла, и дру­гие рим­ские вое­на­чаль­ни­ки. Но, гово­ря о Сул­ле как о пер­вом рим­ском импе­ра­то­ре, совре­мен­ные исто­ри­ки име­ют уже в виду новое и более позд­нее зна­че­ние тер­ми­на, кото­рое свя­зы­ва­ет­ся с пред­став­ле­ни­ем о вер­хов­ной (и фак­ти­че­ски - еди­но­лич­ной) вла­сти в государ­стве.

с.47 С более позд­ни­ми рим­ски­ми импе­ра­то­ра­ми Сул­лу сбли­жа­ет и такое спе­ци­фи­че­ское обсто­я­тель­ство, как опо­ра на армию. Если Тацит в свое вре­мя ска­зал, что тай­на импе­рии заклю­ча­ет­ся в армии, то Сул­ла и был тем государ­ст­вен­ным дея­те­лем, кото­рый впер­вые раз­га­дал эту тай­ну и осме­лил­ся исполь­зо­вать армию как орудие для воору­жен­но­го захва­та вла­сти. Более того, на про­тя­же­нии всей сво­ей дея­тель­но­сти он откры­то опи­рал­ся на армию, не менее откры­то пре­зи­рал народ и, нако­нец, столь же откры­то и цинич­но делал став­ку на террор и корруп­цию. Плу­тарх гово­рит, что если пол­ко­вод­цы ста­ли доби­вать­ся пер­вен­ства не доб­ле­стью, а наси­ли­ем и ста­ли нуж­дать­ся в вой­ске для борь­бы не про­тив вра­гов, а про­тив друг дру­га, что и застав­ля­ло их заис­ки­вать перед вои­на­ми и быть от них в зави­си­мо­сти, то нача­ло это­му злу поло­жил Сул­ла. Он не толь­ко вся­че­ски угож­дал сво­е­му вой­ску, про­щая ино­гда сол­да­там круп­ные про­вин­но­сти (напри­мер, убий­ство одно­го из сво­их лега­тов еще во вре­мя Союз­ни­че­ской вой­ны), но часто, желая сма­нить тех, кто слу­жил под чужой коман­дой, слиш­ком щед­ро оде­лял сво­их сол­дат и таким обра­зом « он раз­вра­щал чужих вои­нов, тол­кая их на пре­да­тель­ство, но так же и сво­их, делая их людь­ми без­на­деж­но рас­пу­щен­ны­ми» . Что же каса­ет­ся терро­ра, то, не при­во­дя слиш­ком мно­го при­ме­ров, доста­точ­но вспом­нить про­скрип­ции и изби­е­ние плен­ных во вре­мя заседа­ния сена­та в хра­ме Бел­ло­ны. Луч­шим и наи­бо­лее эффек­тив­ным сред­ст­вом воздей­ст­вия на мас­сы Сул­ла счи­тал страх, жесто­кость, террор. Прав­да, афо­ризм « пусть нена­видят, лишь бы боя­лись» при­над­ле­жит не ему, но фак­ти­че­ски он посту­пал в согла­сии с этим прин­ци­пом, хотя, оче­вид­но, и счи­тал, что тот, кто вну­ша­ет страх, ско­рее импо­ни­ру­ет тол­пе, чем заслу­жи­ва­ет ее нена­висть. Отсюда его совер­шен­но осо­бое отно­ше­ние к соб­ст­вен­ной судь­бе и карье­ре.

Сул­ла верил в свою счаст­ли­вую звезду, в рас­по­ло­же­ние к нему богов. Еще в годы Союз­ни­че­ской вой­ны, когда завист­ни­ки при­пи­сы­ва­ли все успе­хи Сул­лы не его уме­нию или опы­ту, но имен­но сча­стью, он не толь­ко не оби­жал­ся на это, но сам разду­вал подоб­ные тол­ки, охот­но под­дер­жи­вая вер­сию об уда­че и о бла­го­склон­но­сти с.48 богов. После столь важ­ной для него победы при Херо­нее он на постав­лен­ных им тро­фе­ях напи­сал име­на Мар­са, Вик­то­рии и Вене­ры в знак того, как гово­рит Плу­тарх, что сво­им успе­хом он не менее обя­зан сча­стью, чем искус­ству и силе. А когда он после празд­но­ва­ния сво­е­го три­ум­фа над Мит­рида­том дер­жал речь в народ­ном собра­нии, то наряду с подви­га­ми с не мень­шей тща­тель­но­стью отме­чал и пере­чис­лял свои уда­чи, а в заклю­че­ние речи пове­лел име­но­вать его Счаст­ли­вым (Fe­lix). При веде­нии дел и пере­пис­ке с гре­ка­ми он назы­вал себя Эпа­ф­ро­ди­том, т. е. любим­цем Афро­ди­ты. И, нако­нец, когда его жена Метел­ла роди­ла двой­ню, то маль­чи­ка он назвал Фав­стом, а девоч­ку - Фав­стой, посколь­ку у рим­лян сло­во faus­tum озна­ча­ло: « счаст­ли­вое» , « радост­ное» .

Это была целая кон­цеп­ция. Посколь­ку Сул­ла с само­го нача­ла сво­ей карье­ры упор­но и после­до­ва­тель­но при­пи­сы­вал все свои успе­хи и победы сча­стью, то это не мог­ло быть вызва­но про­стой слу­чай­но­стью. Сул­лан­ская кон­цеп­ция сча­стья зву­ча­ла, несо­мнен­но, вызо­вом, ока­зы­ва­лась наце­лен­ной про­тив широ­ко рас­про­стра­нен­но­го уче­ния о древ­не­рим­ских доб­ро­де­те­лях (vir­tu­tes). Сул­лан­ская кон­цеп­ция утвер­жда­ла, что куда важ­нее обла­дать не эти­ми обвет­шав­ши­ми доб­ро­де­те­ля­ми, но уда­чей, сча­стьем и что боги ока­зы­ва­ют свою милость и бла­го­рас­по­ло­же­ние вовсе не тем, кто ведет раз­ме­рен­но-доб­ро­де­тель­ную жизнь, пол­ную вся­че­ских запре­тов и лише­ний. А быть любим­цем, избран­ни­ком богов - зна­чит верить в свою исклю­чи­тель­ность, верить в то, что все доз­во­ле­но! Кста­ти ска­зать, в осно­ве такой кон­цеп­ции « все­доз­во­лен­но­сти» все­гда лежит глу­бо­ко скры­тая мысль о том, что если лич­но­сти раз­ре­ше­но все , то тем самым она осво­бож­да­ет­ся от каких бы то ни было обя­за­тельств перед обще­ст­вом.

Како­вы же были соци­аль­ные кор­ни и клас­со­вая сущ­ность дик­та­ту­ры Сул­лы? Несмот­ря на неко­то­рые част­ные раз­ли­чия, мне­ние совре­мен­ных исто­ри­ков по это­му вопро­су на ред­кость еди­но­душ­но. Еще Момм­зен счи­тал Сул­лу сто­рон­ни­ком и защит­ни­ком сенат­ской оли­гар­хии, чело­ве­ком « кон­сер­ва­тив­но­го обра­за мыс­лей» . Гово­ря с.49 о сул­лан­ской поли­ти­ке коло­ни­за­ции и наде­ле­ния вете­ра­нов зем­лей, он рас­смат­ри­вал ее не толь­ко как стрем­ле­ние создать опо­ру ново­му режи­му, но и как попыт­ку Сул­лы вос­ста­но­вить мел­кое и сред­нее кре­стьян­ство, сбли­жая таким обра­зом пози­ции « уме­рен­ных кон­сер­ва­то­ров» с « пар­ти­ей рефор­мы» . Эти мыс­ли Момм­зе­на ока­за­лись чрез­вы­чай­но « пло­до­твор­ны­ми» : они доста­точ­но часто и почти без вся­ких изме­не­ний про­па­ган­ди­ру­ют­ся в совре­мен­ной запад­ной исто­рио­гра­фии . Пожа­луй, наи­бо­лее свое­об­раз­ную интер­пре­та­цию они полу­чи­ли в извест­ной рабо­те Кар­ко­пи­но, в кото­рой автор при­хо­дит к выво­ду, что Сул­ла, про­во­дя мас­со­вое и насиль­ст­вен­ное, по отно­ше­нию к преж­ним вла­дель­цам, наде­ле­ние вете­ра­нов зем­лей, осу­ществлял - и к тому же рево­лю­ци­он­ны­ми мето­да­ми! - аграр­ную рефор­му популя­ров . Кста­ти, с точ­ки зре­ния Кар­ко­пи­но, это - отнюдь не дока­за­тель­ство демо­кра­ти­че­ских сим­па­тий или тен­ден­ций в поли­ти­ке Сул­лы, ибо Сул­ла нико­гда не защи­щал инте­ре­сов той или иной соци­аль­ной груп­пи­ров­ки, той или иной пар­тии, но сто­ял над все­ми пар­ти­я­ми и груп­пи­ров­ка­ми, пре­сле­дуя лишь одну цель - уста­нов­ле­ние монар­хи­че­ско­го обра­за прав­ле­ния .

Сре­ди совет­ских исто­ри­ков мы не встре­тим, конеч­но, сто­рон­ни­ков подоб­ной точ­ки зре­ния. Клас­со­вые пози­ции Сул­лы доста­точ­но ясны и опре­де­ля­ют­ся вполне чет­ко: он был ярым защит­ни­ком инте­ре­сов сенат­ской ари­сто­кра­тии, создан­ная им кон­сти­ту­ция, воз­вра­щав­шая Рим; кста­ти ска­зать, к дограк­хан­ским вре­ме­нам и направ­лен­ная всем сво­им ост­ри­ем про­тив демо­кра­ти­че­ских уста­нов­ле­ний, обес­пе­чи­ва­ла гос­под­ство оли­гар­хии. По суще­ству это была отча­ян­ная - и уже без­на­деж­ная! - попыт­ка вос­ста­но­вить мощь и зна­че­ние обре­чен­но­го, гиб­ну­ще­го клас­са. Эта попыт­ка была пред­при­ня­та новы­ми для Рима мето­да­ми (опо­ра на армию, дик­та­ту­ра), но во имя рестав­ра­ции обвет­ша­лых уже норм и обы­ча­ев, она была пред­при­ня­та « силь­ной лич­но­стью» , но ради без­на­деж­но­го дела» Все это пред­опре­де­ля­ло недол­го­веч­ность и с.50 несо­вер­шен­ство воз­веден­но­го Сул­лой зда­ния на том гни­лом фун­да­мен­те, кото­рый уже никак не мог его выдер­жать.

Что каса­ет­ся стрем­ле­ния неко­то­рых исто­ри­ков най­ти какие-то эле­мен­ты демо­кра­тиз­ма в сул­лан­ской « аграр­ной поли­ти­ке» и сопо­ста­вить ее с тра­ди­ци­я­ми популя­ров, то это воз­мож­но лишь при весь­ма поверх­ност­ном под­хо­де. На самом же деле сле­ду­ет гово­рить о глу­бо­ком, прин­ци­пи­аль­ном раз­ли­чии и целей, и обще­го направ­ле­ния аграр­но­го зако­но­да­тель­ства. Если в тра­ди­ции популя­ров - начи­ная с реформ Грак­хов - основ­ной целью было дей­ст­ви­тель­но « вос­ста­нов­ле­ние» кре­стьян­ства и, кста­ти, в первую оче­редь, для нужд армии, то теперь пер­во­оче­ред­ной зада­чей Сул­лы (а в даль­ней­шем и Цеза­ря!) было устрой­ство демо­би­ли­зу­е­мой сол­дат­ской мас­сы, кото­рую сле­до­ва­ло в дан­ный момент как мож­но ско­рее рас­пу­стить и обез­опа­сить.

Несколь­ко пере­фра­зи­руя сло­ва одно­го исто­ри­ка, мож­но ска­зать, что Грак­хи сво­и­ми аграр­ны­ми зако­на­ми хоте­ли создать кре­стьян, дабы иметь сол­дат; Сул­ла же, не желая иметь слиш­ком мно­го неудоб­ных и тре­бо­ва­тель­ных сол­дат, пытал­ся создать кре­стьян.

Завер­ше­ние поли­ти­че­ской карье­ры Сул­лы было совер­шен­но неожидан­ным. Этот чело­век, кото­рый еще сво­им совре­мен­ни­кам часто казал­ся непо­нят­ным, зага­доч­ным, совер­шил под конец сво­ей жиз­ни посту­пок, задав­ший нелег­кую зада­чу всем после­ду­ю­щим исто­ри­кам и до сих пор интер­пре­ти­ру­е­мый ими самым раз­лич­ным обра­зом. В 79 г. Сул­ла доб­ро­воль­но сло­жил пол­но­мо­чия дик­та­то­ра, отрек­ся от вла­сти.

Отре­че­ние было про­веде­но чрез­вы­чай­но эффект­но. В сво­ей речи перед наро­дом вче­раш­ний само­дер­жец заявил, что сла­га­ет с себя все пол­но­мо­чия, уда­ля­ет­ся в част­ную жизнь и готов дать каж­до­му, кто у него потре­бу­ет, пол­ный отчет в сво­их дей­ст­ви­ях. Никто не осме­лил­ся задать ему ни одно­го вопро­са. Тогда Сул­ла, рас­пу­стив сво­их лик­то­ров и тело­хра­ни­те­лей, сошел с три­бу­ны и, прой­дя через рас­сту­пив­шу­ю­ся перед ним в мол­ча­нии тол­пу, пеш­ком, в сопро­вож­де­нии лишь несколь­ких дру­зей напра­вил­ся домой.

Он про­жил немно­гим более года после сво­е­го отре­че­ния. Этот послед­ний год он про­вел в сво­ем куман­ском поме­стье, где зани­мал­ся писа­ни­ем мему­а­ров, охотой, рыб­ной лов­лей, а так­же - по при­ме­ру сво­ей моло­до­сти - пира­ми в обще­стве акте­ров и мимов.

с.51 В 78 г. Сул­ла умер от какой-то стран­ной болез­ни, о кото­рой древ­ние авто­ры сооб­ща­ют самые фан­та­сти­че­ские сведе­ния. Похо­рон­ные тор­же­ства были небы­ва­лы­ми по сво­им мас­шта­бам и пыш­но­сти. Тело покой­но­го дик­та­то­ра вез­ли по всей Ита­лии и доста­ви­ли в Рим. Он поко­ил­ся на золо­том ложе, в цар­ском обла­че­нии. За ложем сле­до­ва­ла мас­са тру­ба­чей, всад­ни­ков и про­чая тол­па пеш­ком. Вете­ра­ны, слу­жив­шие под началь­ст­вом Сул­лы, сте­ка­лись ото­всюду; в пол­ном воору­же­нии они при­стра­и­ва­лись к похо­рон­ной про­цес­сии.

Осо­бен­но тор­же­ст­вен­ный и пыш­ный харак­тер при­об­ре­ла про­цес­сия, когда она подо­шла к город­ским воротам Рима. Было про­не­се­но более 2000 золотых вен­ков - дары от горо­дов и слу­жив­ших под коман­дою Сул­лы леги­о­нов. Из стра­ха, как гово­ри­ли сами рим­ляне, перед собрав­шим­ся вой­ском тело сопро­вож­да­ли все жре­цы и жри­цы по отдель­ным кол­ле­ги­ям, весь сенат, все маги­ст­ра­ты с отли­чи­тель­ны­ми зна­ка­ми их вла­сти. Огром­ное коли­че­ство тру­ба­чей игра­ло похо­рон­ные пес­ни и мар­ши. Гром­кие при­чи­та­ния про­из­но­си­ли пооче­ред­но сена­то­ры и всад­ни­ки, затем вой­ско, а затем и осталь­ной народ, при­чем неко­то­рые искренне скор­бя о Сул­ле. Тра­ур­ный костер был раз­ло­жен на Мар­со­вом поле, где до это­го хоро­ни­ли лишь царей. В заклю­че­ние наше­го опи­са­ния пре­до­ста­вим сло­во Плу­тар­ху. « День с утра выдал­ся пас­мур­ный, - гово­рит он, - жда­ли дождя, и погре­баль­ная про­цес­сия дви­ну­лась толь­ко в девя­том часу. Но силь­ный ветер неожидан­но раздул костер, вспых­ну­ло жар­кое пла­мя, кото­рое и охва­ти­ло труп цели­ком. Когда костер уже уга­сал и огня почти не оста­лось, хлы­нул ливень, не пре­кра­щав­ший­ся до самой ночи, так что сча­стье, мож­но ска­зать, не поки­ну­ло Сул­лу даже на похо­ро­нах» . Таков был конец пер­во­го рим­ско­го импе­ра­то­ра - Луция Кор­не­лия Сул­лы, назван­но­го Счаст­ли­вым.

Диктатор Сулла

Диктатура Суллы была установлена в Риме в конце 82 или начале 81 г. до Р. Х., по завершении гражданской войны между демократической (марианцы) и сенатско-аристократической (сулланцы) партиями (по-иному они ещё называются популярами и оптиматами). Эта кровавая война длилась несколько лет, сопровождаясь ещё и внешней борьбой с азиатским царём Митридатом Понтийским . Полководец Луций Корнелий Сулла, разгромив демократов, присвоил себе чрезвычайные полномочия для проведения широкой реформы римского государственного строя. Главная суть этой реформы состояла в ослаблении роли народного собрания (комиций) и народных трибунов с целью восстановить преобладание аристократов сенаторского сословия, которые господствовали над Римом в те времена, которые сам Сулла считал эпохой высшего подъёма национальной доблести. Консервативный романтик славной геройской старины, диктатор Сулла не сознавал, что положение его родины с тех пор кардинально изменилось. Из небольшого среднеиталийского государства Рим сделался средоточием громадной державы, раскинувшейся по всем берегам Средиземноморья. Столь обширным образованием уже нельзя было управлять на аристократический лад, как управлялся римско-латинский союз период его борьбы за главенство над Апеннинами. Новая мировая роль Рима неизбежно влекла его к ослаблению как демократического, так и олигархического начал и к установлению монархизма. Сулла действовал вопреки этой исторической предопределённости, поэтому его реформы не удержались надолго и были отменены вскоре после смерти грозного диктатора. Однако Корнелий Сулла сумел на время избавить Рим от полной анархии, и его исторический вклад, несмотря ни на что, остаётся очень важным. В приводимой ниже статье рассматриваются и положительные, и тёмные стороны диктатуры Суллы.

Победа Суллы в гражданской войне

Победив демократов в гражданской войне, Сулла стал действовать с беспощадной жестокостью. Созвав сенат в храм богини Беллоны, он велел привести в близлежащее здание шесть тысяч пленных самнитов и кампанцев и перебить их всех, в то самое время как он делал сенату строгий выговор. «Не обращайте внимания на эти крики, – сказал он, как уверяют, сенату, когда раздались стоны безоружных пленников. – Это несколько негодяев, которых я велел проучить». Взяв город Пренесте, где ещё оборонялся Марий Младший, Сулла хладнокровно велел перебить всех жителей, способных носить оружие, вместе с самнитским гарнизоном – всего 12 тысяч человек. Марий-сын сам умертвил себя при сдаче города.

Все это служило только прелюдией к тому, что вслед затем сделал Сулла для того, чтобы ввести и упрочить предположенные им перемены. Он намеревался из форм древнего государственного устройства образовать новое, душою которого была бы сильная аристократия, а чтобы сделать ее непоколебимою, Сулла, не стесняясь ничем, решился уничтожить все, что противоречило его планам или не вполне соответствовало новому порядку вещей. Основой нового порядка должна была стать сенатская аристократия, и законы, изданные во время диктатуры Суллы, были призваны доставить ей перевес над народной толпой. Человек, как Сулла, усвоивший себе всю образованность и испорченность своего века, стоявший на той недосягаемой высоте счастья, где все божественное и человеческое, жизнь тысячи людей, все их знания, мнения и верования казались ничтожными и достойными презрения, человек, который все видел, всем насладился и устал от всего, который, стоя во главе 120-тысячного войска, не пощадил в Греции и Малой Азии ни одного святилища, вполне подходил для насаждения нового государственного порядка.

Сулланские проскрипции

После избиения пренестинцев, Сулла собрал римский народ и объявил ему, что решил для общего блага предпринять перемены в государственном устройстве и вместе с тем истребить всех своих врагов и врагов народа. Затем он велел прибить на площадях проскрипционные списки, в которые внесены были имена всех, обреченных им на смерть. За убийство кого-нибудь из внесенных в эти списки была обещана каждому награда в два таланта (около 3000 руб. серебром), рабу дозволялось убивать своего господина, сыну – отца. Имение проскриптов перешло к новому повелителю Рима и все их потомство было объявлено исключенным от всяких общественных должностей. При этом сыновья осужденных сенаторов, лишаясь наследства и всех преимуществ своего сословия, должны были продолжать исполнение всех его повинностей! Такая жестокая мера была еще не слыхана в Риме. Все ужасы, совершенные аристократами во времена Гракхов или каким-нибудь Сатурнином , Сульпицием и Марием, были ничтожны в сравнении с действиями Суллы; никогда еще ни одному римлянину не приходило в голову открыто осудить на смерть всю массу своих противников, отобрать у них имущества и обогатить на их счет убийц. Сулла впервые ввел в употребление эти страшные меры, разрушившие между римлянами все взаимные отношения, основанные на доверии. К несчастью, образ его действий нашел себе слишком ревностных подражателей в последующих узурпаторах и императорах римских. Сулла затем увеличил почти вдвое проскрипционные списки, обнародованные в первый день. Жертвами проскрипций сделались не только все, поднявшие оружие против Суллы – та же участь постигла и совершенно невинных, и между прочим каждого, кто обнаруживал сочувствие к осужденному или оказывал ему покровительство. Разбойники и убийцы, бывшие орудиями Суллы, пользовались проскрипциями для внесения в списки своих кредиторов и личных врагов. Сделавшийся впоследствии столь известным, Катилина , перед тем убивший своего брата, велел, чтобы избежать наказания, внести его в список проскриптов. Таким же образом погибли некоторые из приверженцев Суллы. Сам он смотрел на все это совершенно равнодушно: уничтожением всех противников он думал приготовить прочное основание для своих новых учреждений, – что же значило для него, если бы погибло тысяч 10 человек больше или меньше. Принципы, которыми он руководствовался, и беспощадное упорство, с которым он прилагал их к делу, ясно видны, как в образе его действий во время этих сцен убийства, так и в многознаменательных словах, произнесенных им по одному случаю. Он выказывал холодную и обдуманную жестокость какого-нибудь африканского владетеля негров и давал аудиенции в то самое время, как головы проскриптов валялись у его ног. Когда, однажды, один из сенаторов спросил его, когда окончатся казни, он совершенно хладнокровно отвечал, что и сам еще не знает, и тотчас же велел обнародовать новый список проскриптов. Число умерщвленных, вследствие проскрипций Суллы, достоверно неизвестно, но, по приблизительному исчислению, число всех граждан, погибших от проскрипций перед введением диктатуры Суллы и в междоусобной войне, простиралось до 100 тысяч. Число первых полагают в 40 тысяч и между ними 2,600 всадников, 90 сенаторов и 15 человек, бывших некогда консулами.

Учреждение чрезвычайной диктатуры Суллы

Умертвив несколько тысяч своих сограждан по одному произволу, Сулла старался придать дальнейшим своим действиям вид законности и для того заставил провозгласить себя диктатором, соединяя с этим званием понятие, которого оно никогда прежде не имело. Он велел избрать себя не на шесть месяцев и не для одной какой-либо определенной правительственной цели (как это бывало всегда при назначении диктаторов), а на неопределенное время и для произвольного преобразования государственного устройства. Даже самый способ избрания Суллы в диктаторы был совершенно необыкновенный. До тех пор был избран не сенатом, а народом , один только диктатор, Фабий Максим Кунктатор, после битвы при Тразименском озере . Это послужило примером, и народу было предписано следующее: Сулла избирается диктатором на такой срок, какой понадобится ему для введения новой правительственной организации, и ему предоставляется полномочие дать государству такие формы и законы, какие он признает самыми лучшими. Этою неограниченною властью Сулла воспользовался для введения аристократического устройства, насколько оно соответствовало его воззрениям. Он не думал сначала провозглашать себя неограниченным властелином Рима и основать монархию, потому что страсть к чувственным наслаждениям была в нем сильнее честолюбия, а честь сделаться тираном, по его мнению, не стоила сопряженных с нею трудов и опасностей. Но, чтобы в случае нужды придать своим повелениям более силы, он образовал для себя род клиентов и телохранителей из десяти тысяч рабов, принадлежавших вельможам, подвергшимся проскрипции, и привязал их неразрывными узами к своей судьбе тем, что не только освободил их, но дал им права гражданства, часть конфискованных имений и назвал их по своей фамилии Корнелиями. Диктатор Сулла принял в это время прозвище Феликса , т. е. счастливого, приписывая все свои успехи не достоинствам своим, а одному только счастью.

Реформы Суллы

Монтескьё считает, что главной целью диктатуры Суллы был возврат римского народа к его древним нравам, но если бы новый властелин Рима имел такое намерение, то он не предавался бы до конца жизни сладострастью и всем чувственным наслаждениям. Желая на словах восстановить древнее государственное устройства эпохи наивысшего развития римских доблестей, диктатор Сулла более всего хотел основать новую аристократию и сделать навсегда невозможным демократию. Он старался связать свои учреждения с древними формами государственного устройства и вообще удержать из старого все, что было возможно. Законы, посредством которых Сулла стремился достигнуть своей целы и которые по имени его были названы законами Корнелия, были так же мудры, как жестоки меры, которыми он хотел приготовить для них почву. Нет сомнения, что было бы гораздо лучше, если бы диктатор Сулла понял, что не аристократия, а только хорошо устроенная конституционная монархия представляла собою форму правления, наиболее соответствовавшую потребностям тогдашних римлян. Возобновление звания диктатора, которое уже более ста лет, казалось, совсем вышло из употребления, было несравненно страннее, чем основание монархии, потому что диктатура Суллы была тираниею и военным деспотизмом, а такое насильственное господство, водворившись однажды, могло служить заразительным примером для каждого предприимчивого полководца.

Желая придать аристократии более силы и могущества, Сулла лишил народных трибунов их прежнего влияния, постановив, чтобы в эту должность избирались только одни сенаторы. Те, кто соглашался принять трибунское звание, навсегда лишались права занимать какую-нибудь другую должность. Кроме того Сулла ограничил veto трибунов определенными случаями и поставил его в зависимость от решения сената. Самый сенат, значительно уменьшившийся во время бурь междоусобной войны, он усилил назначением в него трехсот новых членов из сословия всадников. Диктатор Сулла увеличил также и число должностных лиц; квесторов – до двадцати, преторов – до восьми, а верховных жрецов и авгуров – до пятнадцати. Далее он постановил правилом, чтобы при раздаче должностей соблюдалась известная постепенность, и пополнение состава коллегии верховных жрецов, перешедшее в последнее время к народу, предоставил по прежнему её собственному избранию. Подобными мерами Сулла думал уничтожить влияние некоторых фамилий и восстановить снова могущество аристократии, превратившейся в олигархию. Сулла старался также положить предел притязаниям некоторых отдельных вельмож, издав постановление, по которому сенат только в присутствии определенного числа членов имел право приостанавливать действие законов. По той же причине он запретил полководцам и наместникам начинать войну без дозволения сената, что прежде случалось довольно часто. Во время диктатуры Суллы сенату было возвращено право суда, отнятое у него со времени Гая Гракха , и в то же время выпущены строгие постановления против злоупотреблений судебною властью. Сулла старался также ослабить тиранию римлян над провинциями и союзными государствами и вообще связать интересы их жителей с интересами господствующей аристократии, чтобы тем дать ей еще более возможности держать в зависимости народные массы в Риме и денежную аристократию всадников. Сюда относятся между прочим изданные во время диктатуры Суллы законы против лихоимства и подлогов. Для возвышения глубоко упавшей нравственности римлян, он установил особыми законами строгие наказания против нарушения супружеской верности, отравления, лжесвидетельства, подделки документов и монеты и других преступлений. Как превосходны были подобные постановления и лежавшие в основании их намерения, так вредны были два других закона. Одним из них подтверждались распоряжения диктатора Суллы относительно имуществ и потомства проскриптов, и, следовательно, значительное число граждан навсегда устранялось от занятия правительственных должностей. Другим – было положено основать в Италии несколько колоний, и в них переселить на счет государства, в награду за их заслуги, всех граждан (в числе 120 тысяч), служивших некогда под начальством Суллы. Для выполнения этой последней меры, Сулла велел истребить и изгнать из их жилищ жителей городов и областей, обнаруживших враждебное расположение к нему.

Диктатура Суллы не достигла поставленной цели, потому что не могла изменить духа времени. Пример самого Суллы наносил такой вред, которого не искупали все предпринятые им перемены. Лучшие из законов эпохи диктатуры Суллы не были приведены в исполнение или оставались в силе недолгое время, тогда как начатые им проскрипции и конфискации имуществ производились впоследствии в самых обширных размерах. Гибельные примеры Суллы и его друзей не только еще более развратили правы, но и парализовали все законы, имевшие целью очищение общественной нравственности, а чрезмерная расточительность и распутство, которым предавался он сам и всё окружение диктатора, сделали невозможным задуманное им восстановление настоящей аристократии и должны были только содействовать образованию новой олигархии. С тех пор, по примеру Суллы и его друзей, всякий, кому удавалось достигнуть высших должностей, окружал себя такою же пышностью, которую ввел в употребление Сулла. Долги и зависимость одних фамилий от других снова стали распространяться между аристократиею, постоянно увеличиваясь, по мере умножения должностных лиц, вследствие закона Суллы о должностях. В эпоху диктатуры Суллы, его друзья Лукулл , Помпей , Красс , Метелл и другие образовали новую олигархию. Сам Сулла пользовался такою неограниченною властью, какой до него не достигал ни один римлянин, а всемогущее влияние, предоставленное им своему служителю, Хрисогону , было прелюдией того владычества отпущенников и наперсников, которое сто лет спустя достигло такого страшного развития при римских императорах.

Отречение Суллы от диктаторства

Чрезвычайная диктатура Суллы продлилась два года (81 и 80 г. до Р. X.): в первый год он велел избрать двух консулов, которые были совершенно подчинены ему. Во второй он сам был и диктатором и консулом, назначив себе товарищем Метелла Пия. На третий год (79 до р. X.) Сулла не только отказался от консульства, но совершенно неожиданно сложил с себя диктаторскую власть; утомленный нравственно и физически, он стремился только к покою и наслаждениям и мог оставить дела с полною уверенностью, что никто не осмелится изменить ни одной буквы в его постановлениях, и что если только ему вздумается, он во всякое время может вновь захватить себе диктатуру. Противников, которые могли бы померяться с ним силами, у Суллы более не оставалось: все они были совершенно уничтожены в первые два года его диктаторства, бежав после поражения их войска в Сицилию, Африку и Испанию. Бежавшие в Испанию, которыми начальствовал Серторий , были разбиты одним из легатов Суллы и принуждены скрыться в отдаленной части полуострова. Впрочем, Папирию Карбону, Гнею Домицию Агенобарбу , зятю Цинны, и другим противникам диктатуры Суллы удалось собрать в Сицилии и Африке до 20 тысяч человек и привлечь на свою сторону одного из значительных нумидийских владетелей, Гиарба . Против них Сулла отправил своего любимца Помпея , доставив ему еще в самых молодых летах случай заслужить себе общее уважение и сделаться с той минуты одним из главных действующих лиц истории. Сулла, считавший себя больше баловнем судьбы, чем великим человеком, оказывал Помпею предпочтение перед всеми своими полководцами, потому что в самых первых подвигах его заметил ту же благосклонность судьбы, которая во времена его собственной юности отдала ему в руки Югурту и покрыла его такою славою в войне с кимврами . Конечно, вникнув глубже во все обстоятельства, мы не найдем ничего удивительного в том, что возвышенный Суллой Помпей уже на двадцать третьем году жизни мог играть такую значительную роль. Во время союзнической войны отец его, Гней Помпей Страбон, истребил почти всех пиценов и водворил в их стране новое поселение, которое с того времени считало себя чем-то вроде клиентов его и его фамилии. Сверх того разными постыдными средствами он составил себе громадное богатство и тем дал своему сыну возможность еще более утвердить свое наследственное влияние. По смерти Цинны , этот молодой человек, не занимая никакой общественной должности, составил себе в Пиценуме особый отряд, привлек к себе остатки войска своего отца, и с этою собственно им созданною силою пошел навстречу Сулле, чтобы соединиться с ним. Дорогою он наткнулся на консула Сципиона, который, лишившись своих войск, перешедших к Сулле, составил себе новую армию; переманив от него и это войско, Помпей присоединил его к своему. Разбив потом Папирия Карбона, думавшего преградить ему путь, он наконец благополучно соединился с Суллою. Сулла был до такой степени восхищен подвигами молодого человека, что при первой же встрече приветствовал его императором, – почетным титулом, который давался очень редко и только отличнейшим полководцам. В годы своей диктатуры Сулла выказывал всегда чрезвычайное расположение к Помпею, чему, может быть, содействовало и то, что из всех окружавших Суллу этот молодой человек изъявлял наибольшую готовность исполнять все насильственные меры своего начальника. Помпей продолжал деятельно участвовать в междоусобной войне в Италии и был отправлен диктатором Суллой против его врагов, бежавших в Сицилию и Африку. Помпей разбил и взял в плен Папирия Карбона; но он обесчестил себя, подвергнув самому недостойному унижению, а потом и смертной казни, этого человека, который некогда перед судом спас его состояние. Из Сицилии Помпей по приказу Суллы отправился в Африку, для ведения войны против Домиция и Гиарба. Во главе шести легионов ему не трудно было победить обоих врагов, все силы которых он уничтожил одним ударом. Двадцатичетырехлетний Помпей (81 г. до р. X.) возвратился в Рим, ослепленный счастьем, увенчанный победою и гордый сознанием, что сам всесильный диктатор Сулла преимущественно ему обязан был утверждением своего владычества. С этого времени Сулла перестал доверять ему, и дружба их стала охладевать, хотя хитрый диктатор остерегался восстановить против себя молодого человека, умевшего до такой степени привязать к себе войско.

Сложив с себя диктаторскую власть, Сулла удалился от дел и отправился в свое кампанское поместье. Здесь он предался вполне необузданной чувственности и сладострастию. Распутство Суллы было причиною отвратительной болезни, которая через год после его отречения окончила его жизнь мучительною смертью. Преемником славы Суллы и главой аристократической партии сделался Гней Помпей Великий, обязанный ему первым своим счастьем – как и сам Сулла был обязан ему частью своих побед.

Римский военный и политический деятель. В 83 высадился в Италии, разбил армии консулов Норбана, Мария Младшего, Папирия Карбона. Победа над ними дала Сулле полную власть над Римом, для оформления которой он воспользовался старинной магистратурой диктатора. Но, вопреки обычаю, власть Суллы не была ограничена сроком и вручалась ему «для составления законов и упорядочения государственного строя». Диктатура Суллы сопровождалась невиданным ещё в Риме террором: жертвами проскрипций пало около 4,7 тысяч римских граждан, были истреблены целые племена (самниты, этруски).

Когда в 138 году родился его первый сын, Луцию Корнелию Сулле было от чего почувствовать себя удовлетворенным: сын по праву будет носить прозвище Сулла - пылающий цвет его шевелюры, молочного цвета кожа, усыпанная веснушками, вылитый "портрет своего отца", так же, как и его предков. И поэтому новорожденного, которого повивальная бабка положила на землю, он поднял ритуальным образом, означавшим, что он признает его своим и берет на себя заботу о его воспитании. И через девять дней после его рождения во время семейной церемонии, отмеченной жертвоприношением Юноне и божествам детства, ребенка три раза пронесли вокруг домашнего очага, прежде чем дать ему имя: Луций Корнелий. В этот момент на шею ребенка повесили цепочку с висящим на ней круглым украшением, которое было золотым, потому что новорожденный принадлежал к семье патрициев. Этот медальон одновременно отмечал социальную принадлежность (только рожденные свободными носили такой, и материал, из которого он был сделан, свидетельствовал о высоком происхождении) и являлся амулетом, предназначенным охранять от порчи; юноша снимет его только в день, когда Город примет его в ряды взрослых на церемонии, во время которой подростки сбросят пурпурные одежды, чтобы надеть мужскую тогу (в полных семнадцать лет).

В ожидании этого дня воспитанием маленького ребенка полностью занимается семья: развиваясь среди близких, он прежде всего учится уважать традиционные ценности аристократии, иллюстрируемые примерами его предков, которыми он насыщает свою память. Конечно, отец приобщает его ко всем религиозным и общественным ритуалам, где он может дать ему возможность участвовать; мать прививает ему элементарные понятия интеллектуальной культуры, а дядя по материнской линии поддерживает с ним непринужденно снисходительные отношения, полные нежности, часто являющие контраст с более жестоким отцовским отношением. К этому добавляются уроки, даваемые дома наставником, рабом или его отцом.

Тем не менее, как только мальчик узнал все, что могла дать ему семья, стало необходимым дать ему философское, юридическое, и особенно риторическое образование, чтобы предоставить возможность заниматься политической карьерой. Он посещал школу греческой риторики, которая тогда была в моде. По всей вероятности, обучение завершалось посещением Греции, куда отправлялись все молодые аристократы, чтобы повысить свою культуру, прежде чем полноправно войти в жизнь Города.

Греческая культура была так важна для римской знати, что, когда несколькими годами позднее Гай Марий, прообраз выскочки, будет хвастать перед собранием римского народа тем, что он деятельнее и честнее как полководец, чем аристократы, которые были до него во главе африканских армий, с его языка слетит высокомерное: "Я не учил греческих букв; меня нисколько не интересовало учение, которое не могло вызвать у самих учителей любви к доблести".

Вполне возможно, что изучение греческой литературы и философии не представляло собой школы доблести так же, как и их незнание. Как бы то ни было, свидетели единодушно представляют Суллу как личность, в высшей степени пропитанную и греческой и латинской культурами, способную соперничать с эрудитами. И духовная насыщенность, не говоря об обаянии, которое исходило от него, способствовали формированию из него оратора, тем более приятного, что у него, как говорят, был очень красивый голос и он прекрасно пел. Исключительная культура молодого человека парадоксальным образом послужила тем, кто в последующих поколениях стремился очернить его; в самом деле, недруги не преминули развернуть против него сильную полемику, касающуюся подчеркнутого пристрастия к театру: он, из старинной аристократической семьи, обесчестил себя в потасовках с гистрионами. Плутарх свидетельствует о силе этой привычки: "Будучи еще молодым и неизвестным, он жил с мимами и шутами, с которыми участвовал в потасовках, и когда стал хозяином мира, то каждый день собирал у себя самых бесстыдных людей театра и сцены, чтобы пить и состязаться с ними в насмешках..." Немного дальше биограф утверждает, что после своей последней женитьбы Сулла "продолжал жить с мимическими актрисами, исполнительницами на цитре и гистрионами, с утра выпивая с ними на ложе из листьев".

Очевидно, не нужно воспринимать буквально то, что является всего лишь общим местом политической брани (на тех же основаниях, что и пьянство, в котором публично обвиняют противников, хотя и очень достойных). Более интересен факт (по-видимому, ускользнувший от внимания Плутарха и его комментаторов), что частые посещения людей театра и "попойки" могут говорить о чем-то другом, а не просто о пристрастии к дебошам, участии в союзе поклонников Бахуса. И в этих условиях нельзя слишком доверять утверждению, повторяемому его биографом, в соответствии с которым Сулла якобы жил в окружении людей театра: знаменитого комедианта Росция, руководителя труппы мимов Сорикса, и особенно мима Метробиоза, исполнителя женских ролей, который будто бы пребывал его возлюбленным, даже когда с возрастом потерялись прелести молодости.

Если ограничиться этими источниками, подозреваемыми в некоторой предвзятости, гомосексуальность Суллы, скорее всего, не была полной, вовсе нет, потому что его попрекали именно тем, что он составил себе состояние, когда был подростком, в качестве фаворита Никополи, богатой вольноотпущенницы, значительно старше его. "В результате их отношений и обаяния, исходившего от его юности, она полюбила его и сделала своим постоянным любовником; так что, умирая, она оставила ему свое состояние". И возраст, кажется, не ослабил гетеросексуальной пылкости, потому что он женился в четвертый раз на Валерии по любви с первого взгляда. Во время боя гладиаторов совсем еще молодая женщина (ей не было двадцати пяти, тогда как Сулле было пятьдесят восемь), проходя у него за спиной, опустила руку ему на плечо и выдернула нитку из его плаща. Сулла был удивлен. "Не сердись, император, - сказала она. - Просто я тоже хочу иметь частицу твоей удачи". Так началась идиллия, которую Плутарх строго осудил: "Сулла нашел этот разговор занятным и, быстро поняв, что в нем проснулся интерес, послал спросить имя женщины и осведомиться о ее семье и образе жизни. С этого момента они обмениваются взглядами, без конца оборачиваются, чтобы посмотреть друг на друга, улыбаясь при этом, и наконец договариваются заключить брак. Возможно, Валерия была безупречна; но даже если она была совершенно целомудренна и добродетельна, Сулла женился на ней не из благородного и честного побуждения; он позволил соблазнить себя, как мальчишка, красотой и кокетством, которые обладают естественным эффектом будить самые предосудительные и неблаговидные страсти". Однако чтобы составить себе представление по этим вопросам, прежде чем полагаться на россказни, распространяемые недобросовестной литературой, лучше обратиться к суждению одного из его открытых противников, Саллюстию: "Наслаждаясь сладострастием в моменты досуга, он не позволял сладострастию отвратить его от дел и тем более возможности выглядеть пристойно в семейной жизни". Таким образом, ясно, что Сулла не был выше всяческого порицания, но в то же время не давал повода к обвинениям, потому что никогда не позволял любви к удовольствиям отвратить себя от гражданских обязанностей.

Итак, следует опровергнуть все зарисовки, довольно предвзятые, как воспоминание о "Сулле-фаворите", ставшем, как известно, великолепным полководцем: оно извлечено из бутафорской кладовой со всеми хитросплетениями, предназначенными создать противоречивые портреты, чтобы вызывать одновременно восторг и пересуды. Например, портрет, набросанный Валерием Максимом: "Луций Сулла до периода, когда он стал квестором, обесчестил себя драками, пристрастием к вину и театру. Так, говорят, что Марий, консул, проявил сильное недовольство тем, что судьба ему дала квестора, такого изнеженного, когда ему нужно вести жестокую африканскую войну".

У Суллы, как, скорее всего, у большого числа людей его круга, была концепция брака, которая не предполагала обязательной нежности, и известно, что если муж был защищен от неверности своей супруги, то для противоположной стороны подобного закона не было. "Если муж уличал свою жену в супружеской измене, он мог убить ее безнаказанно, без осуждения; если, напротив, она уличала своего мужа, она не могла тронуть его пальцем, не имела права", - выдержка из римского юридического текста. Зато как часто подозревали вдов в том, что они сами явились орудием своего траура!

Конечно, в самом конце II века до н. э. чаще говорили о разводах, чем о скорой расправе (или отравлении), но установленный порядок свидетельствовал об определенной концепции брака и, несомненно, объяснял происходившие здесь или там эксцессы. В отношении Суллы известно мало подробностей о его браках и еще меньше, конечно, о характере его отношений со всеми очередными женами, известно только, что он был очень влюблен в последнюю и заслужил упрек в непристойности в результате нескольких публичных проявлений любви к ней. О первой нам почти ничего не известно: возможно, ее звали Илия, и она дала ему дочь (которую звали Корнелия, то есть языческое имя отца женского рода). В самом деле, так как имя этой молодой женщины сообщают нам только греческие манускрипты, имеющие досадную тенденцию коверкать римские имена, и неизвестен римский род, носящий это имя, мы попытались предположить, что речь может идти о некоей Юлии - например, сестре Гая Юлия Цезаря Страбона и Луция Юлия Цезаря, которые благодаря своим талантам и связям были первыми на политической сцене в первом десятилетии I века до н. э. Но прежде чем строить гипотезу на ошибке в переводе текста, стоит, вероятно, принять во внимание, что Плутарх ошибался, и речь идет об Элии, известной как вторая жена Суллы - значит, только одна женщина скрывается за двумя именами; по всей вероятности, Элия должна была принадлежать к плебейскому роду, более о ней ничего не известно, только имя.

Едва ли больше известно о второй жене: ее звали Клелия и она принадлежала к старому патрицианскому роду. Похоже, Сулла относился к ней с уважением: когда он развелся по причине ее бесплодия, то выказал ей глубокую признательность за добродетели. Тем не менее злые языки заметили, что это могло быть всего лишь недостойной комедией, позволившей ему заключить третий брак, намного более интересный в социальном и политическом плане. В самом деле, через несколько дней он женился на Цецилии Метелле и таким образом соединился с самым могущественным плебейским родом того времени, отпрыски которого в некоторой степени монополизировали власть и почести, по меньшей мере, в двух поколениях. Она была дочерью Луция Цецилия Метелла Далматиция, бывшего консула, который отпраздновал вершину своих успехов в Далмации (область в современной Югославии), прежде чем стать цензором и великим понтификом; ее дядя, Квинт Цецилий Метелл Нумидийский, тоже был консулом, удостоился триумфа (за Нумидию) и стал цензором вместе со своим двоюродным братом - Гаем Цецилием Метеллом Капрарием (бывшим консулом и триумфатором, конечно, как его отец и брат, которые каждый в свое время были цензорами). Кроме того, Цецилия Метелла была вдовой Марка Эмилия Скавра, консула, одержавшего победу над лигурами, и цензора; в 115 году он был назван "первым сенатором".

В общем, очень хорошая партия. Может быть, даже слишком хорошая для Суллы: хотя именно в этом году он и был консулом, но социальный уровень его семьи, ее состояние были далеко не равноценны общественному положению и состоянию супруги и ее близких. Его политические противники, впрочем, не нарушили традиций, опубликовав сатирические куплеты о "юном супруге", которые, если верить другим примерам, были не без непристойностей. Во всяком случае, не вся аристократия восприняла спокойно этот неравный союз, в частности, род Цецилии Метеллы: много лет спустя, после того как он положил конец кровопролитной гражданской войне и установил диктатуру, чтобы реорганизовать государство, в момент, когда он уже вошел в легенду, Сулла, не колеблясь, сказал, что считает дарованной небом удачей доброе взаимопонимание, которое у него было с его коллегой консулом Квинтом Цецилием Метеллом Пием, двоюродным братом его жены, в отношении которого он опасался, как бы тот не нанес ему публичных оскорблений.

Во всяком случае, кажется, что этот, по-видимому, брак по расчету был счастливым союзом: в течение семи лет их союза все, что о них говорили, свидетельствовало только о солидарности, которую они проявляли друг к другу: когда Рим оказался в руках его противников, жена с детьми отправилась к мужу на Восток, и даже говорят, что если он и обращался так жестоко с афинянами после взятия их города, то лишь потому, что они позволили себе особенно оскорбительные поношения его супруги. Сулла действительно проявлял к ней большое уважение, и, по всей вероятности, она могла влиять на его решения, потому что к ней обращались с просьбами ходатайствовать о противниках, которых он выслал в 88 году. И когда она умерла, Сулла нарушил изданный им самим закон, лимитирующий чрезмерные расходы аристократов, хоронивших своих близких. Конечно же, это нарушение закона против роскоши следует приписать глубокому страданию, а вовсе не тщеславному желанию еще более превознести род своей жены.

Нужно сказать, что условия, в которых он потерял Метеллу, были поистине трагическими: когда врачи объявили, что болезнь неизлечима, понтифики, великие жрецы, призванные выполнять различные ритуалы на всех церемониях, пришли предупредить, что он должен отречься от супруги, могущей осквернить его самого и дом (в то время как он совершал жертвоприношение Геркулесу). Впредь ему было запрещено приближаться к ней; он действительно никогда больше не увидел ее, после процедуры развода Метеллу перенесли в другой дом, где она умерла.

В различных браках у Суллы родилось несколько детей. Сначала Корнелия от Элии. Из одного текста узнаем, что она была не последней, кто извлек пользу из распродаж, после того как ее отец конфисковал в пользу государства ценности своих противников. Таким образом в декабре 82 года она приобрела за 75000 денариев виллу, расположенную на берегу Неаполитанского залива и принадлежавшую Марию. Владение было не слишком современным, но с исключительным расположением, и стоило более 500000 денариев. Превосходная сделка. Кроме вопросов, касающихся недвижимости, известно, что Корнелия вышла замуж за Квинта Помпея Руфина, сына бывшего коллеги Суллы по первому консулату в 88 году. Но союз не продлился долго: несчастный юноша погиб как раз в год консулата своих отца и тестя. Схваченный во время бунта врагами, он был убит посреди Форума. От него у Корнелии осталось двое детей: сын, тезка своего отца, известный среди прочего тем, что приказал отчеканить в 59 году монеты с изображением Суллы, своего деда, и малышка Помпея, ставшая впоследствии женой Цезаря, той, с которой он развелся, "потому что жена Цезаря должна быть вне всяких подозрений".

Второй ребенок Суллы, первый сын, тот, кто носил его имя, - первый плод союза с Метеллой - не достиг шести лет и умер зимой 82/81 года, когда его отец выиграл решающее сражение в гражданской войне и осуществлял очистительные операции.

Незадолго до смерти Метелла родила близнецов, мальчика и девочку. Рождение близнецов в Риме так же, как и во многих цивилизациях, считалось символом жизненной силы, плодовитости и изобилия. Мифология и история содержат достаточно прецедентов (Кастор и Поллукс, Ромул и Рем), чтобы на самом деле римляне могли видеть в этом благоприятный знак. И, вероятно, Сулла стремился дать понять, что именно так он интерпретирует это рождение: он перевернул ономастические религиозные обряды своего времени, чтобы дать детям неупотреблявшиеся в Риме имена, мужскую и женскую формы слова, означающего, что боги благоволят к тому или той, кого он назвал Фавст и Фавста.

Последний ребенок Суллы - девочка, рождена от союза с Валерией и названа Постумой, потому что появилась на свет после смерти своего отца.

Вторжение в его частную жизнь, каким бы кратким оно ни было, из-за скудности располагаемых нами сведений сообщает, по крайней мере, вот что: Сулла нисколько не отличался от своих современников. Стремление к брачным союзам, желание иметь сыновей, которые продолжат род, являлись движущими силами социальных обычаев аристократии. Что же касается его сексуальной и эмоциональной жизни, у нас нет оснований думать, что у него были отличия от людей своего круга; источники относительно сдержанны по этому вопросу.

Той областью, где, возможно, Сулла отличался, является сфера политической деятельности: политическую карьеру он начал немного позднее, чем другие (примерно на три года), потому что только в 108 году его избирают в квестуру на следующий год, год его тридцатилетия. Прошло тринадцать лет со дня, когда он надел мужскую тогу, до того, как он приступил к обязанностям первой магистратуры - скорее, административного характера, нежели собственно политического. В течение этого периода он должен был десять лет посвятить военной службе в коннице, необходимой для любой карьеры.

Первая миссия, доверенная молодому человеку, состояла в том, чтобы собрать в Италии значительное войско вспомогательной конницы и привести его в Северную Африку, где Рим увяз в войне с переменным успехом, которая продолжалась уже четыре года. Нам известно, что Сулла прекрасно справился с этой задачей, предполагавшей, по существу, определенный круг обязанностей по вопросам экипировки, организации транспорта и снабжения, а также командования. И если он начал свою карьеру с некоторым запозданием, то очень быстро отличился в первых же испытаниях: потребовалось только несколько месяцев, чтобы показать себя самым компетентным, и особенно самым популярным офицером Африканской армии. "По отношению к солдатам он был сама любезность: удовлетворял или даже предупреждал просьбы; неохотно принимал услуги и стремился расплатиться за них быстрее, чем отдать долг, и сам никогда ничего ни от кого не требовал, наоборот, стремился иметь как можно больше должников, умел быть веселым или серьезным с самыми униженными, принимать участие в работах, маршах, бдениях; при этом никогда, как это делают часто с ложной амбицией, не затрагивая репутации консула или какого-либо значительного лица, стремясь лишь не унизиться ни советом, ни действием, а в остальном проявляя превосходство почти над всеми. Эти качества и поведение сделали его особенно ценным для Мария и солдат".

Даже если учесть, что этот набросанный Саллюстием портрет лишь позднейший отсвет исключительной карьеры, нужно признать также, что в основном это воспоминание соответствует уже известным сведениям об обаянии и таланте, которые сделают из него незаурядного посредника.

Впрочем, консул Гай Марий, чьим квестором он был, не ошибся, когда после бесспорных побед, одержанных над африканцами, один из них, царь Бокх, попросил вступить в переговоры; он отправил важного деятеля, некоего Авла Манилия, бывшего претора, и дал ему в помощники Суллу. После того как оба согласовали содержание своей миссии (дать царю Бокху все основания предпочесть достойный мир продолжению военных действий), произошло так, что Манилий, старший и титулованный, предоставил Сулле вести переговоры, отдавая должное его таланту.

Воздав молитвы богам, чтобы они внушили такому могущественному царю желание заключить мир, Сулла пустился во все тяжкие, обещая союз и дружбу римского народа, если он сам откажется от союза с мерзким Югуртой, царем Нумидии, которого серия поражений поставила на колени. Он даже позволил ему надеяться на территориальное увеличение его Мавританского царства (часть сегодняшних Марокко и Алжира) за счет Нумидии. Затем, чтобы не дать случаю исправить его ошибку, он закончил свое короткое посредничество такими выражениями: "Хорошенько проникнитесь идеей, что никто никогда не превосходил в великодушии римский народ; что же касается его военной силы, у вас есть все основания ее знать".

Тут речь шла не только о первом контакте и Сулла хорошо знал, что должен считаться также с влиянием Югурты, опасного союзника Бокха: последнему трудно было расторгнуть союз, так как Югурта был женат на одной из его дочерей, к тому же имел шпионов среди советников своего тестя. Этот Югурта был опасной личностью, которого никакие сомнения не могли остановить в его желании распространить свое могущество: он убил двух своих кузенов, законных наследников трона Нумидии. Затем, как только Рим объявил ему войну после организованной им резни всех италиков, находившихся в городе Цирта (Константина), он не поскупился на средства, добиваясь от римской дипломатической миссии представления выводов, предлагающих не вести трудную и дорогостоящую войну за морем. Но как раз коррупция членов делегации оказалась слишком очевидной, и Югурта был приглашен в Рим свидетельствовать в рамках следствия. Тут опять пригодились его деньги, потому что уже в момент, когда трибун плебса, председательствовавший на заседании, пригласил его предстать перед судом для свидетельских показаний, другой трибун, используя свое право заступничества, запретил ему брать слово. И не оказалось никакой возможности довести следствие до конца.

Югурта также сумел воспользоваться иммунитетом, который был ему предоставлен на время пребывания в Риме, и убил одного из своих самых ярых противников, нашедшего здесь укрытие. Рим не мог вынести терроризма в своем лоне, но и не мог также лишить Югурту его иммунитета; сенат принял решение о его изгнании. Югурта, покидая Город, повернувшись к нему, бросил знаменитую фразу: "Рим - продажный город, и ему конец, как только найдется покупатель!"

И все же в 106 году нумидийский царь убавил свое высокомерие: Рим нанес ему кровопролитное поражение, в котором сыграла решающую роль введенная в критический момент конница Суллы. Югурта хотел воспользоваться некоторым временем для восстановления сил, когда при отступлении был истреблен самый важный из его отрядов, а самому еле удалось спастись. Боясь быть преданным Бокхом, он удвоил бдительность и постарался быть в курсе деталей переговоров.

В действительности царь Бокх, по совету Суллы, отправивший делегацию в Рим, чтобы добиться дружбы римского народа, и получивший ответ, что он должен заслужить ее актом, подтверждающим искренность его намерений, еще не выбрал того, что бы показалось ему более выгодным: сдать римских послов, и особенно Суллу, который представлялся самым важным лицом, Югурте, как требовался от него последний, или, наоборот, сдать римлянам Югурту, что, вероятно, было бы более надежно, хотя и существовала опасность реакции своих подданных на такое семейное предательство, совершенное в пользу врага, чьи жестокость и жадность вошли в поговорку.

Очевидно, нерешительность сопровождала Бокха до последнего момента, и Сулле потребовалось проявить твердую волю, чтобы форсировать решение: покинув римский лагерь с маленьким отрядом легко вооруженных солдат, чтобы оставаться маневренными, он отправился в Мавританское царство вновь встретиться с царем Бокхом. После пяти дней марша римляне столкнулись со значительным отрядом африканской конницы под командованием Волукса, сына Бокха. Обеспокоенные в первое мгновение, они начали готовиться к бою, но во время переговоров выяснилось, что, по утверждению Волукса, он прибыл встретить римскую делегацию, чтобы обеспечить безопасность ее передвижения. Но через два дня марша, когда к вечеру Сулла приказал разбить лагерь, разведчики сообщили о присутствии поблизости солидной нумидийской армии под командованием самого Югурты. Тогда Волукс разыскал Суллу и предложил ему спастись вместе с ним ночью, подчеркнув, что шансов на успех будет тем больше, чем меньше их будет при попытке бегства.

Почувствовал ли Сулла западню, что будет сдан Югурте без боя? Неизвестно. Он просто ответил молодому принцу, что не подобает магистрату римского народа бросать своих солдат, и, если даже его гибель неизбежна, он предпочитает остаться, чем платить бесчестьем за презренную жизнь, которую может отнять у него случайная болезнь через несколько дней; в любом случае он не боялся врага, над которым столько раз одерживал победы. Сказав это, он полагал поднять лагерь как можно более незаметно, среди ночи, не вызывая подозрений у противника. Чтобы осуществить задуманное, Сулла приказал своим солдатам быстро подкрепиться и зажечь большие костры для создания иллюзии, будто они должны провести здесь всю ночь. И при наступлении сумерек в полной тишине покинули лагерь.

После ночи марша, когда Сулла приказал найти место для лагеря, чтобы предоставить усталым солдатам небольшой отдых, мавританские конники сообщили, что Югурта находится опять перед ними, примерно в двух милях (три километра). Никто не мог поверить, что Волукс неповинен в этом, и Сулле потребовался весь его авторитет, чтобы предотвратить панику среди солдат и помешать им убить мавританского принца. Он обратился к воинам с речью, как если бы они немедленно должны были вступить в бой, призывая их стойко держаться: чем меньше они будут щадить себя, тем больше у них будет шансов обеспечить себе победу. Затем, воззвав к Юпитеру, он приказал Волуксу покинуть лагерь, потому что тот повел себя как враг. Но молодой человек умолял выслушать его: он был совершенно не виновен в маневрах Югурты, у которого, без сомнения, есть своя служба осведомителей. Впрочем, нумидийский царь, будучи ослабленным и в ожидании помощи от Бокха, определенно не предпримет ничего против сына своего союзника и лучше бы римляне прошли мимо лагеря Югурты под охраной его войск.

Это было рискованное мероприятие, но Сулла тотчас же решился попробовать: отказаться от предложений Волукса - значит отправить его на сторону Югурты и, следовательно, быть вынужденным противостоять и его коннице в добавление к нумидийской армии. Стало быть, лучше сделать вид, что помощь мавританцев принимается, разместив их таким образом, чтобы в случае измены они оказались как можно менее маневренными. И не колеблясь Сулла отдает приказ выступать. Югурта поражен такой решимостью; его собственные войска вымотаны и сильно деморализованы предыдущими поражениями. Мгновение он колебался, но позволил римлянам пройти, ничего не предпринимая.

Однако Сулла хорошо понимал, что, ускользнув от Югурты на поле брани, преодолел трудности в отношении переговоров. Удары тут были менее громкие, и его противник, без сомнения, находился в лучшем положении, чем он, наводнив своими шпионами совет царя Бакха. Последний, чтобы помешать подслушиваниям обременительного союзника, организовал двойную систему переговоров. Первые, официальные, на которых присутствовал Аспар, шпион Югурты, и где определялось, что Бокх ответит на мирные предложения римлян по прошествии десяти дней (что должно было ему позволить посоветоваться со своим зятем); вторые, ночные и очень тайные, давали возможность более скрупулезной дискуссии. Царь рассыпался в комплиментах личным достоинствам Суллы, прежде чем просто признать, что он взял в руки оружие только для защиты своих подвергшихся нападению территорий, и можно не сомневаться в искренности его намерений. Сулла поблагодарил царя за добрые слова и добавил, что обещаний совершенно недостаточно, так как его победили в войне, и если он хочет доказать свою добрую волю, то должен сдать Югурту римлянам. Это была бы для него прекрасная возможность вызвать расположение Рима, подкрепленное союзническим договором, в котором были бы гарантированы сформулированные им территориальные притязания на часть Нумидийского царства. Дискуссия была резкой, потому что Бокх опасался враждебности своих, но после многих часов переговоров он, кажется, согласился с доводами Суллы.

Со своей стороны, Югурта, которому дали знать о возможной мирной конференции с римлянами, объявил своему тестю, что тот волен создавать видимость переговоров обо всем, что он хочет, но важно, чтобы эта комедия послужила причиной поимки Суллы лично. По тому, что известно (благодаря Саллюстию), Бокх еще долго колебался, раздумывая, чью сторону принять. Накануне дня, назначенного для генеральной встречи, он еще не знал, какой шаг предпримет. И уже ночью послал за Суллой, дабы объявить, что он сдаст ему Югурту, и разработать план западни. Он расставил вооруженных людей вокруг маленькой возвышенности, на которую прибыл раньше Югурты. Последний, сопровождаемый небольшим эскортом, в свою очередь достиг этой высоты, но по сигналу, данному Бокхом, эскорт уничтожили солдаты, находившиеся в засаде. Югурта был схвачен и сдан Сулле.

С пленением царя Нумидии закончилась Африканская война: почести за эту победу достанутся Марию. Но политические распри, которыми было отмечено назначение различных руководителей этой африканской экспедиции, тем не менее не стихли, вовсе нет. В Риме многие полагали, что Марий только и делает, что присваивает урожай, собранный другими. На волне скандалов, разразившихся в связи с коррупцией, использовавшейся Югуртой, Марий заставил доверить командование ему. Он представлялся как "новый человек", обладающий компетенцией и честностью и обещающий римлянам привести их к победе теперь, когда они освободились от "жадности, невежества и спеси" (представителей знати). Но ситуация в Африке по его прибытии складывалась неплохо, и он был слишком хорошо осведомлен, чтобы этого не знать: консул 109 года Квинт Цецилий Метелл, у которого он был легатом, взял ситуацию в свои руки, реорганизовав армию, заняв основные стратегические пункты, принуждая Югурту укрыться на границах с пустыней. Новый факт, перед которым оказался Марий, был союз, который нумидиец заключил с Бокхом. Но в Риме, в сенатских кругах, считали, что дело уже практически урегулировано: сенат дал согласие Квинту Цецилию Метеллу отпраздновать триумф; по этому случаю последний взял второе прозвище - Numidicus (Нумидийский). которое, в соответствии с традицией, ставшей обычной во II веке до н. э. и систематической в его роду, ясно демонстрировало, что он берет на себя честь в сдерживании решающих побед.

Римская знать, не приветствовавшая демагогической кампании Мария, не простившая ему командования Африканской армией, которое принадлежало Метеллу, заявляла, что настоящим победителем Югурты был не Марий - хороший, но несколько ограниченный солдат, а Сулла - тот, кто смог раскрыть до конца интриги варваров и кто, чтобы преуспеть в этом, не колеблясь, отправился во вражеский стан с риском быть убитым; тот, чьи компетенция и смелость командующего конницей обеспечили победы римских армий; наконец, тот, кто хорошо понимал, что мир никогда не был бы обеспечен, если бы не мешали нумидийскому принцу поднимать туземные народы, и кто, таким образом, предоставил средства схватить его. Конечно, сам Сулла сумел извлечь пользу из этой полемики: он приказал выгравировать печатку на перстне, которая представляла Бокха, сдающим Югурту. Монета, выпущенная в 56 году его сыном Фавстом, воспроизводит эту сцену (рис. 4): на обратной стороне (несколько на заднем плане) - Сулла в одежде магистрата, сидящий в профиль (влево) на эстраде. С одной и другой стороны немного ниже (на переднем плане) две коленопреклоненные личности. Слева протягивает Сулле оливковую ветвь царь Бокх, справа, напротив Бокха, с руками, связанными за спиной, - Югурта.

Сулла не упускал случая использовать этот личный знак, отстаивая, таким образом, не только частицу своей славы, но также свою, в некотором роде, политическую принадлежность, что делало из него приверженца очень могущественных Цецилиев Метеллов.

С очевидностью проявилось также то, что этот подвиг значительно послужил пропаганде Суллы: царь Бокх, став верным другом Рима и, в частности, Суллы, через несколько лет побудил установить на Капитолии монументальный ансамбль, представляющий Победы, несущие трофеи, и группу позолоченных статуй, воспроизводящих сцену пленения Югурты. Еще раз Марий и его приверженцы расценили этот жест как направленный лично против него, - что, возможно, и не было неправдой, - и постарались, чтобы монумент исчез. В лоне Рима уже усиливалось напряжение между соперничающими фракциями, и обстановка обострилась бы еще больше, если бы не разразилась гражданская война, которая отвлекала сознание от этих внутриполитических свар. Однако когда в 87 году Сулла отправился сражаться с Митридатом, Гай Марий по возвращении в Рим на этот раз получил возможность разрушить явное свидетельство славы своего врага. Но он не смог уничтожить памяти, и весьма знаменательно, что подтверждение этому находят на монете, отчеканенной более чем через пятьдесят лет после событий.

Наконец, этот эпизод африканской войны имел успех потому, что нашел отклик в народных слоях Рима: в конечном итоге история пленения Югурты представляется меньше всего как акт предательства, скорее как финальный эпизод беспощадной дуэли между двумя исключительными лидерами. Простое сражение, которое противопоставляет лидеров, является у римлян так же, как и у многих других народов, традицией, даже если источники, которыми мы располагаем, имеют тенденцию преуменьшать этот военный аспект, настаивая на факте, что единение обеспечивало превосходство римских армий. На самом деле, бесспорно, римляне покорили мир, потому что они применяли нормы сражения, которые основывались на согласованности сражающихся. Но не нужно упускать из виду то, что в любой армии индивидуальная доблесть прославляется и оценивается, и первое качество полководца - это умение сражаться. Со времен сражения Горациев и Куриев римская военная история подпитывается индивидуальными подвигами, расцвечивая военную мифологию, которую всегда использовали полководцы, чтобы укрепить моральный дух и преданность своих войск.

Конечно, в случае борьбы между Югуртой и Суллой условия несколько отличаются, потому что в действительности речь идет не о сражении па открытом поле с равным оружием. Но схема почти такая же: речь идет о настоящей стратегической дуэли, во время которой Сулла сам должен был парировать удары, которые могли быть смертельными. Что касается результата, он такой же, как и в простом сражении, с той разницей, что Сулла захватил больше, чем жизнь - своего противника, он его пленил сам. И легко понять, каким образом противники Мария могли использовать этот эпизод. Проведя закованного Югурту во время церемонии триумфа и в конце дня казнив его, Марий в некотором роде присвоил себе добычу, которая не должна была ему принадлежать.

Благодаря этому подвигу, а также политической эксплуатации его в Риме, Сулла за короткое время приобрел исключительный статус.

Службу Сулла начал в среднем на 3 года позже, чем другие - квестором в 107 г. В течение этого периода он должен был 10 лет посвятить военной службе в коннице, необходимой для начала любой карьеры. Первым заданием Суллы был сбор в Италии значительного вспомогательного конного войска и переброска его в Северную Африку, где Рим четвёртый год вязнул в войне с местными племенами. Сулле потребовалось лишь несколько месяцев чтобы справиться с этим и зарекомендовать себя как компетентного офицера. Помощник Суллы, бывший претор Авл Манилий, уже вскоре предоставил ему вести переговоры с мавританским царём Бокхом. Нумидийскому царю Югурте , Сулла даже предоставил возможность увеличения его территории и намекнул ему избегать злоупотреблений: «Хорошенько проникнитесь идеей, что никто никогда не превосходил в великодушии римский народ; что же касается его военной силы, у вас есть все основания её знать». Тем не менее в 106 г. коннице Суллы пришлось сыграть значительную роль в убавлении высокомерия Югурты. Бокх, по совету Суллы отправил в Рим делегацию. Но, после того как Бокх стал колебаться в показании дружественного акта, Сулла, опасаясь своей сдачи Югурте, вместе с маленьким отрядом легковооружённых солдат для сохранения манёвренности, отправился в Мавретанию. Через 2 дня марша, когда к вечеру Сулла приказал разбить лагерь, разведчики сообщили о присутствии поблизости крупной нумидийской армии под командованием самого Югурты. Тогда сын Бокха Волукс, найдя Суллу, предложил ему спастись вместе с ним ночью, подчеркнув, что шансов на успех будет тем больше, чем меньше их будет при попытке бегства. В ответ Сулла сказал, что магистрату римского народа не подобает бросать своих солдат, и, если даже его гибель неизбежна, он предпочтёт остаться, чем платить бесчестьем за презренную жизнь, которую может отнять у него случайная болезнь через несколько дней. Чтобы осуществить задуманное, Сулла приказал своим солдатам быстро подкрепиться и зажечь большие костры для создания иллюзии, будто они должны провести здесь всю ночь. При поисках нового лагеря мавританские конники сообщили, что Югурта опять находится перед ними, примерно в трёх километрах. Сулле потребовался весь его авторитет, чтобы предотвратить панику среди солдат и помешать им убить Волукса. После проведения неудачных переговоров Югурта был захвачен в плен людьми Бокха и доставлен Сулле.

Политическая деятельность

Почести за африканскую кампанию достались Марию, на почве чего стал разгораться скандал. Сулла, поддерживаемый знатью, приказал отчеканить монету, изображавшую его самого и сдающего Югурту Бокха >>> . После этого политическая атмосфера ещё больше накалилась. Когда в 87 г. Сулла отправился сражаться с Митридатом, Марий по возвращении в Рим получил возможность дискредитации своего противника. Марию после беспрецедентного поражения римлян при Араузионе предоставилась для этого удобная возможность. Сулла в это время дейстовал на юге Галлии, где пленил вождя текстосагов Копилла и заключил союз с одним из германских племён. На выборах лета 98 г. Сулла начал политическую кампанию для получения претуры следующего года. Однако о подкупе избирателей упомянули не только противники Суллы, но и некоторые его ближайшие друзья. В споре с одним из них, Гаем Юлием Цезарем Страбоном, Сулла пригрозил, что сможет использовать против него свои должностные полномочия, на что услышал саркастическое «ты прав, полагая, что твоя должность принадлежит тебе, так как ты ею владеешь, потому что купил её». Электоральную коррупцию пришлось завуалировать установкой на Капитолии заказанного Бокхом монументального ансамбля, представлявшего пленение Югурты. Ситуация улучшилась, когда Сулла при жеребьёвке добился претуры, включавшей организацию игр в честь Аполлона (ludi Apollinares). Присланные для этого Бокхом 100 львов были впервые показаны на свободе и благодаря отличной постановке боёв игры запомнились римлянам своей исключительностью. В конце года Сулле доверили новую миссию, в Азию, куда он во главе армии отправился в качестве проконсула Сицилии. Помимо прочего, должны были быть приведены в порядок дела в Каппадокии , где возникли волнения из-за вопроса преемственности трона, ключевую роль в которых стал играть понтийский царь Митридат VI , посадивший там своего ставленника Гордия. Сулла должен был посадить на трон избранного каппадокийцами персидского царя Ариобарзана, подчеркнувшего в дальнейшем свои проримские взгляды именем Филоромей. После удачного выполнения миссии Сулла предпринял одни из первых контактов с Парфией. Во время одной из операций он встретил армянского царя Арзаса, неодобрявшего римскую внешнюю политику. Одновременные переговоры с Арменией и Парфией закончились ратифицированным в 95 г. сенатом договором. После этого вновь активизировались противники Суллы, обвинив его в истрате слишком больших денег на Каппадокию.

Браки

Первым предметом страсти Суллы была богатая вольноотпущенница Никополь, значительно старше его. Первой женой стала некая Илия (или Юлия), родившая ему дочь Корнелию. Через несколько дней после развода с ней Сулла женился на Цецилии Метелле , дочери Луция Цецилия Метелла Далматского и вдове Марка Эмилия Скавра. Сулла проявлял к ней большое уважение. Хотя Сулла этим установил связи с самым могущественным плебейским родом того времени, не вся аристократия восприняла спокойно этот неравный союз, особенно после гражданской войны. Когда врачи объявили, что болезнь Цецилии неизлечима, понтифики пришли предупредить, что он должен от неё, что могло осквернить Суллу и дом в то время как он совершал жертвоприношение Геркулесу. Впредь ему было запрещено приближаться к ней. После её смерти Сулла нарушил им же изданный закон о финансовых ограничениях при похоронах аристократов. Сын Суллы от Цецилии, Луций, не прожив шести лет, умер зимой 82/81 до н. э. После рождения Цецилией близнецов незадолго до её смерти Сулла нарушил ономастические религиозные обряды своего времени, чтобы дать детям не употреблявшиеся в Риме имена Фавст и Фавста (буквально - «счастливцы»). Последним ребёнком была девочка Постумия.

После союзнической войны

После окончания Союзнической войны Сулла в 88 году был избран консулом. В это время Митридат VI Евпатор, царь Понта, захватил Азию и погубил в ней 150 000 римских граждан. Разослав по всем городам письма, он дал приказ убить их в один день и час, сопровождая это обещанием огромного вознаграждения. В это время никто не мог сравниться с родянами как в стойкости против Митридата, так и в верности римлянам. Эта верность была оттенена вероломством митиленцев, которые выдали Митридату закованными Мания Аквилия и других. Позднее Гней Помпей восстановил свободу родян в благодарность за одного Теофана. И когда уже казалось, что Митридат угрожает самой Италии, Сулла получил по жребию Азию в качестве провинции. Но на войну с Митридатом имел виды и Гай Марий , который считал предстоящую войну лёгкой и прибыльной и, желая получить командование, склонил на свою сторону многими обещаниями трибуна Публия Сульпиция помочь ему. Вместе с тем Гай Марий обнадежил новых граждан из числа италийцев, составляющих при голосовании меньшинство, что он распределит их по всем трибам. При этом Гай Марий ничего не говорил им ещё наперед о той помощи, которую он рассчитывал получить от них для себя, но, разумеется, хотел воспользоваться ими, как готовыми на все прислужниками. Сообразуясь со всем этим, Сульпиций тотчас же внес законопроект. Если бы он был утверждён, осуществилось бы все, чего желали Гай Марий и Публий Сульпиций, так как новые граждане давали значительный перевес в сравнении со старыми. Последние это понимали и оказывали энергичное сопротивление новым гражданам. С той и с другой стороны были пущены в ход дубины и камни. Консулы (Сулла и Квинт Помпей) боялись приближающегося дня, назначенного для обсуждения законопроекта, и объявили многие дни неприсутственными в течение зимнего срока, как это бывало во время праздников. Этою мерою консулы рассчитывали отсрочить голосование законопроекта и ожидаемого в связи с ним бедствия. Публий Сульпиций, однако, не дождавшись окончания неприсутственных дней, приказал своим сторонникам явиться на форум со спрятанными кинжалами и пустить их в дело, когда придет надобность, причём, если будет нужно, не давать пощады и консулам. Когда все было готово, Сульпиций заявил протест против объявления неприсутственных дней как противозаконного и требовал, чтобы консулы Корнелий Сулла и Квинт Помпей немедленно же отменили их и чтобы обсуждение законопроекта поставлено было в порядок дня. Поднялся шум. Подготовленные Сульпицием люди обнаружили кинжалы и стали грозить убить сопротивлявшихся консулов, пока Помпею не удалось тайно убежать, а Сулла ушел, как бы собираясь обсудить создавшееся положение. В это время сторонники Сульпиция убили сына Квинта Помпея, приходившегося свойственником Суллы, за то, что он в своей речи говорил слишком свободно. Сулла вернулся и отменил неприсутственные дни. Сам он спешил в Капую к стоявшему там войску, чтобы оттуда переправиться в Малую Азию на войну против Митридата. Он тогда не подозревал, что против него велись интриги. Сульпиций же, после того как неприсутственные дни были отменены и Сулла уехал из Рима, провёл утверждение законопроекта и то, ради чего все это было устроено: немедленно же вместо Суллы полководцем в войне против Митридата был избран Гай Марий. Когда об этом узнал Сулла, он счёл необходимым решить дело вооружённой силой. Он созвал собрание своего войска, которое также стремилось в поход против Митридата, смотря на поход как на выгодное предприятие и думая, что теперь Марий наберет вместо них другое войско. На собрании Сулла говорил о наглом в отношении его поступке Сульпиция и Мария, не распространяясь ясно о всем прочем: он не решался ещё говорить о предстоящей войне против них, а убеждал лишь войско быть готовым к исполнению его приказаний. Воины понимали, что у Суллы было на уме, и, боясь за самих себя, как бы им не пришлось потерять поход, сами открыли намерения Суллы и требовали от него вести их смело на Рим. Обрадованный Сулла тотчас же двинул в поход шесть легионов. Командиры войска, за исключением лишь одного квестора, не соглашаясь вести войско против своей родины, убежали в Рим. На пути Суллу встретили послы оттуда и спросили его: почему он с вооружённой силой идёт на родину. Сулла отвечал им: освободить её от тиранов. То же самое он дважды и трижды повторил другим послам, явившимся к нему, прибавив все-таки, что, если они хотят, то пусть соберут на Марсово поле сенат с Гаем Марием и Публием Сульпицием, и он тогда поступит согласно вынесенному решению. Когда Сулла приближался уже к Риму, явился его товарищ по консульству, Помпей, одобрил его поступок, выражая своё удовольствие всем происходящим и предоставляя себя всецело в его распоряжение. Гай Марий и Публий Сульпиций, которым нужен был ещё некоторый срок для подготовки к борьбе, послали новых послов к Сулле, как бы по поручению сената. Послы просили Суллу не располагаться лагерем около Рима, пока сенат не обсудит создавшегося положения. Сулла и Квинт Помпей, хорошо поняв намерения Мария и Публия Сульпиция, обещали так поступить, но лишь только послы удалились, последовали за ними. Вскоре Сулла и Помпей подошли к Риму. В городе началась паника. Наконец, Сулла, окружив город, со своими легионами вошёл в Рим. Завязались уличные бои, во время которых сторонники Гайя Мария обещали предоставить свободу рабам, если те примкнут к ним. Однако рабы не вступили в бой, а марианцы вскоре бежали из города под натиском регулярной армии Суллы и Квинта Помпея. Между тем в Риме Сулла, несмотря на то, что он как первый, захвативший город при помощи вооружённой силы, мог бы, пожалуй, стать единоличным владыкою, добровольно отказался от применения насилия, после того как отомстил своим врагам. Отослав войско в Капую, Сулла снова стал управлять как консул. Со своей стороны, сторонники изгнанных, в особенности принадлежавшие к числу зажиточных, а также многие богатые женщины, придя в себя от страха пред вооружёнными действиями, настойчиво добивались возвращения изгнанников. Они этого добивались всеми средствами, не останавливаясь ни перед какими затратами, ни перед злоумышлениями на жизнь консулов, зная, что, пока они живы, возвращение изгнанников невозможно. В распоряжении Суллы и после того, как истекло его консульство, было войско, врученное ему по декрету для войны с Митридатом, и оно охраняло его. Другого консула, Квинта Помпея, народ из жалости к опасному положению, в каком он был, назначил правителем Италии и командиром другой армии, которая должна была защищать её и которая находилась тогда под командою Гнея Помпея. Последний, узнав о назначении на его место Квинта Помпея, был этим недоволен; однако, когда Квинт прибыл в его ставку, он принял его и на следующий день во время делового разговора показал вид, что он, как частный человек, готов уступить ему место. Но в это время окружившие их в большом числе люди, делавшие вид, что они слушают беседу Квинта и Гнея, убили консула. Когда прочие бросились бежать, Гней Помпей вышел к ним и выразил своё негодование по поводу смерти противозаконно убитого консула, но, излив свой гнев, все же тотчас принял командование. Сулла, созвав сенат для выборов новых консулов, осудил на смерть самого Мария и ещё нескольких человек, в их числе и народного трибуна Сульпиция. Сульпиций, преданный своим рабом, был убит (раба этого Сулла сперва освободил, а затем приказал сбросить со скалы), а за голову Мария Сулла назначил награду, не обнаружив тем самым ни благоразумия, ни порядочности - ведь совсем незадолго он, придя в дом Гая Мария и сдавшись на его милость, был отпущен целым и невредимым. Сенат втайне досадовал на это, а народ и на деле дал Сулле почувствовать свою враждебность и возмущение. Так, провалив на консульских выборах с позором Нония, племянника Суллы, и Сервилия, которые домогались должностей, народ должности эти отдал тем, чье избрание, как предполагали, доставит Сулле наибольшее огорчение. Сулла же делал вид, что это его радует, - ведь благодаря ему народ, дескать, и пользуется свободою поступать, как хочет, - а чтобы отвести от себя ненависть толпы, провёл в консулы принадлежавшего к стану его противников Луция Цинну, взяв с него скрепленное страшными клятвами обещание поддерживать дело Суллы. Цинна поднялся на Капитолий и, держа в руке камень, принёс присягу на верность, скрепив её таким заклятием: пусть будет он, если не сохранит доброго отношения к Сулле, вышвырнут из города, подобно этому камню, брошенному его собственной рукой. После этого в присутствии многих свидетелей он бросил камень на землю. Но вступив в должность Цинна тут же принялся расшатывать устои существовавшего порядка. Он подготовил судебное дело против Суллы, поручив обвинение одному из народных трибунов - Виргинию. Но Сулла, пожелав и обвинителю и судьям долго здравствовать, отправился на войну с Митридатом.

Война с Митридатом

В 87 году Сулла прибыл из Италии в Грецию чтобы отомстить Митридату за пролитую римскую кровь. Сулла одержал победы над префектами Митридата в районе Афин, Беотии и Македонии, занял Афины и после огромных усилий вблизи многочисленных укреплений порта Пирея убил множество солдат и приверженцев Митридата. Затем Сулла, переправившись в Азию, нашел Митридата в Дардане молящим о милосердии и готовым все принять. Обложив его данью, конфисковав часть кораблей, он заставил его покинуть Азию и все другие провинции, которые он занял силой оружия. Он освободил пленников, покарал перебежчиков и преступников и приказал, чтобы царь довольствовался границами предков, то есть Понтом.

Гражданская война в Италии

В 83 году, переправившись из Греции, Сулла вместе с 40 000 солдат высадился в Брундизии. К нему быстро начали стекаться пережившие ужасы марианского террора, решившие помочь победителю злейшего врага римляна, Митридата, а также единственному носителю законной власти, который был бы способен остановить хаос. Среди них были Гней Помпей (в будущем - Помпей Великий) с тремя легионами, проконсул Цецилий Метелл Пий с войском, Марк Лициний Красс с отрядом из Испании и многие другие. Население боялось марианцев - никто не был застрахован от их слепого террора. В течение года Сулла вместе с союзниками смог разбить марианцев - Карбона, Норбана и Сципиона. Часто он действовал хитростью, переманивая солдат на свою сторону. В целом у Суллы всё легко складывалось, исключая битву у Коллинских ворот Рима против самнита Телезина, в которой с обеих сторон погибло около 50 000 человек.

Диктатура Суллы

Сулла пришёл к власти в 82 году. Встал вопрос: как будет править Сулла – как Гай Марий , Цинна и Карбон, т.е. с помощью косвенных средств, таких как управление толпой с помощью террора, запугивания или как легально оформленный правитель, хотя бы и как царь? Сулла призвал Сенат избрать т.н. междуцаря - интеррекса , поскольку консулов тогда не было: Карбон умер в Сицилии, Марий-младший - в Пренесте. Сенат избрал Валерия Флакка в надежде, что он внесет предложение устроить выборы консулов. Тогда Сулла поручил Флакку внести в народное собрание следующее предложение: по мнению его, Суллы, для Рима в настоящее время было бы полезно, чтобы в нем было диктаторское правление, хотя этот обычай прекратился 120 лет тому назад. Тот, кто будет избран, должен править не определённый срок, но до тех пор, пока Рим, Италия, вся римская держава, потрясенная междоусобными распрями и войнами, не укрепится. Это предложение имело в виду самого Суллу - в этом не было никакого сомнения. Сулла и сам не мог скрыть этого и в конце своего послания открыто заявлял, что, по его мнению, именно он в настоящее время будет полезен для Рима. Первым делом были введены проскрипции. На Форуме вывешивались таблички с именами тех, кого следовало ликвидировать. Убийца проскрибированного, принёсший Сулле голову в качестве доказательства, получал два таланта (40 кг) серебра, раб получал свободу. Доносчики также получали подарки. А вот тех, кто осмеливался укрывать врагов Суллы, ждала смерть. Гражданской чести лишались и сыновья и внуки осуждённых, а их имущество подлежало конфискации в пользу государства. Многие соратники Суллы (Помпей, Красс, Лукулл) нажили огромные богатства на распродажах имущества и на внесении богатых людей в проскрипции. Чтобы сохранить видимость исконного государственного строя, Сулла допустил и назначение консулов в 81 году до н.э. Консулами стали Марк Туллий и Корнелий Долабелла. Сам Сулла, как обладающий высшей властью и будучи диктатором, стоял выше консулов. Пред ним, как пред диктаторами, носили 24 секиры, столько же, сколько носимо было и пред прежними царями. Многочисленные телохранители окружали Суллу. Существующие законы он начал отменять и вместо них издавал другие. Так, например, он воспретил занимать должность претора ранее отправления должности квестора и должность консула ранее отправления должности претора, он воспретил занимать вновь ту же самую должность до истечения 10 лет. Должность народных трибунов он почти совершенно уничтожил, лишив её всякого значения и законом воспретив народному трибуну занимать какую-либо другую должность. Следствием этого было то, что все дорожившие своей репутацией или происхождением стали уклоняться в последующее время от должности трибуна. Впрочем, я не могу наверное сказать, был ли Сулла инициатором существующего теперь порядка, по которому назначение народных трибунов было перенесено из народного собрания в сенат. К числу членов сената, совершенно обезлюдевшего из-за междоусобных распрей и войн, Сулла прибавил до 300 новых членов из наиболее знатных всадников, причём голосование каждого из них поручено было трибам. В состав народного собрания Сулла включил, даровав им свободу, свыше 10 000 наиболее молодых и крепких рабов, принадлежавших ранее убитым римлянам. Всех их Сулла объявил римскими гражданами, по своему имени назвав их Корнелиями, чтобы тем самым иметь возможность пользоваться голосами 10 000 таких членов народного собрания, которые готовы были исполнять все его приказания. То же самое он намеревался сделать и в отношении италийцев: он наделил служивших в его армии солдат 23 легионов, как об этом сказано мною ранее, большим количеством земли в городах, частью ещё не подвергшейся переделу, частью отнятой в виде штрафа от городов.

Частная жизнь Суллы после диктатуры

В 79 году Сулла неожиданно оставил свой пост. Став частным человеком, Сулла с большой расточительностью стал задавать игры для народа. Излишек заготовленных припасов был так велик, что каждый день много еды вываливали в реку, а вино пили сорокалетнее и ещё более старое. Когда Сулла сложил с себя власть, он прибавил на форуме, что, если кто-либо потребует, он готов дать ответ во всем происшедшем, что он отменил ликторов для себя, отставил своих телохранителей и в течение долгого времени один, лишь со своими друзьями, появлялся среди толпы, которая и теперь ещё смотрела на него со страхом. Когда он возвращался домой, лишь один мальчик стал упрекать Суллу, и так как мальчика никто не сдерживал, он смело дошел с Суллой до его дома и по пути продолжал ругать его. И Сулла, распалявшийся гневом на высокопоставленных людей, на целые города, спокойно выносил ругань мальчика. Только при входе в дом он сознательно или случайно произнес пророческие слова о будущем: "Этот мальчик послужит помехою для всякого другого человека, обладающего такою властью, какою обладал я, слагать её". И действительно, прошло короткое время, и римляне поняли, как Сулла был прав: Гай Цезарь своей власти не сложил.

Смерть и похороны

Сулла не только предчувствовал свою кончину, но даже писал о ней. За два дня до смерти он завершил двадцать вторую книгу «Воспоминаний», где говорит, будто халдеи предсказали ему, что, прожив прекрасную жизнь, он умрёт на вершине счастья. Там же Сулла рассказывает, что ему явился во сне его сын, умерший немного раньше Метеллы. Дурно одетый, он, стоя у ложа, просил отца отрешиться от забот, уйти вместе с ним к матери, Метелле, и жить с нею в тишине и покое. Однако Сулла не оставил занятий государственными делами. А за день до кончины ему стало известно, что Граний, занимавший одну из высших должностей в городе, ожидая смерти Суллы, не возвращает казне денег, которые задолжал. Сулла вызвал его к себе в опочивальню, и, окружив своими слугами, велел удавить. От крика и судорог у Суллы прорвался гнойник, и его обильно вырвало кровью. После этого силы покинули его, и, проведя тяжелую ночь, он умер. В Риме смерть Суллы вызвала тотчас же междоусобную распрю. Одни требовали, чтобы тело Суллы было провезено торжественно по всей Италии, выставлено в Риме на форуме и погребено за государственный счёт. Но Лепид и его сторонники воспротивились этому. Одержали верх, однако, Катул и сулланцы. Тело Суллы провезено было по всей Италии и доставлено в Рим. Оно покоилось в царском облачении на золотом ложе. За ложем следовало много трубачей, всадников и прочая вооружённая толпа пешком. Служившие под начальством Суллы отовсюду стекались на процессию в полном вооружении, и по мере того, как они приходили, они тотчас выстраивались в должном порядке. Сбежались и другие массы народа, свободные от работы. Пред телом Суллы несли знамёна и секиры, которыми он был украшен ещё при жизни, когда был правителем. Наиболее пышный характер приняла процессия, когда она подошла к городским воротам и когда тело Суллы стали проносить через них. Тут несли больше 2 000 золотых венков, поспешно изготовленных, дары от городов и служивших под командою Суллы легионов, от его друзей. Невозможно исчислить другие роскошные дары, присланные на похороны. Тело Суллы, из страха перед собравшимся войском, сопровождали все жрецы и жрицы по отдельным коллегиям, весь сенат, все должностные лица с отличительными знаками их власти. В пышном убранстве следовала толпа так называемых всадников и отдельными отрядами все войско, служившее под начальством Суллы. Оно все поспешно сбежалось, так как все солдаты торопились принять участие в печальной церемонии, со своими позолоченными знаменами, в посеребренном вооружении. Бесконечное количество было трубачей, игравших по очереди печальные похоронные песни. Громкие причитания произносили сначала по очереди сенаторы и всадники, далее войско, наконец, народ, одни истинно скорбя по Сулле, другие из страха перед ним - и тогда они не меньше, чем при его жизни, боялись и его войска и его трупа. Ибо при виде всего происходящего, при воспоминании о том, что Сулла сделал, они преисполнялись страхом и должны были согласиться с противниками, что он был действительно счастливейшим из мужей, но и мёртвый - самым страшным противником для них. Когда труп Суллы был поставлен на кафедре на форуме, откуда произносятся речи, надгробную речь держал самый лучший из тогдашних ораторов, потому что сын Суллы, Фауст, был ещё очень молод. После того наиболее сильные из сенаторов подняли труп на плечи и понесли его к Марсову полю, где хоронили только царей. Траурный костер был окружён всадниками и войском.

Надпись для надгробия, говорят, написана и оставлена самим Суллой. Смысл её тот, что никто не сделал больше добра друзьям и зла врагам, чем Сулла.

Википедия